Надежда Ожигина - Путь между

Когда рухнул замертво последний из семерых, проводник тяжело оперся на посох, отирая пот и позволяя себе минутную передышку. И в тот же момент на него накинули сеть…

Подоспевшие на выручку своим стражники не поверили глазам, когда вместо усталого воина захватили лишь грязную кровавую лужу. Готовый к бою незнакомец, схожий с Эй-Эйем лишь шрамом поперек лица, возник, как показалось, из ниоткуда на другом конце торговой площади, и толпа с громким нечленораздельным воплем отпрянула прочь.

Они долго стояли друг против друга: проводник, по обыкновению держащий свой посох у самого уха, и десяток стражников, торопливо прощающихся с жизнью.

Но внезапно бешеная зелень глаз Эйви-Эйви потухла и потемнела, отступая прочь.

Потому что на смену веселому воину, с грозным рыком крушащему попавшие под удар мясо и кости, встал Идущий Между. Встал и опустил свой страшный посох, безбоязненно заглядывая в глаза людям, готовым его убивать. Людям! Обыкновенным людям, которые могли не бояться за собственную жизнь. И подняли оружие.

И король подумал, что кто-то рассчитал очень правильно: выплеснувший на Пустоглазых всю накопленную боль проводник выдал свою истинную сущность. Ставка была слишком велика, и прибежавшие из дальних казарм безумные от гнева за смерть товарищей люди оказались как нельзя более кстати. Игра есть игра, кто станет считать мелкие фишки?

Он продержался, сколько хватило сил отбивать ожесточенные удары, сыпавшиеся со всех сторон. Он крутился взбесившимся флюгером, не позволяя вырваться на волю безудержной жажде убийства, некогда владевшей его душой, не пытаясь хоть немного уменьшить число своих противников, стараясь не причинять особого вреда. Он пропускал выпады, истекал кровью, но стоял до конца. Он бился не с людьми, со злой Судьбой за собственную жизнь…

А упивавшиеся мнимым могуществом и ловкостью стражники наседали все сильнее, не давая роздыху и места для маневра. И толпа стояла, будто каменный барельеф, молча стояла и смотрела, как умирает лучший воин Элроны. Это вам не Рорэдол, господа, это Ласторг! Здесь каждый сам за себя! И тщетно бился о гранит плотно сплетенных тел оказавшийся в первых рядах мальчишка, не в силах вырваться и позвать на помощь…

Когда окровавленный посох тихо выпал из ослабевших рук и сломленный воин упал на грязные камни, битва, достойная пера летописцев, перешла в жестокое побоище. Поверженного врага пинали безжалостно и метко, не в силах остановиться, не слыша в кои веки раздавшихся смутных угроз…

Когда затрещали под подкованными сапогами кости ног, из толпы вырвалось благоухающее розовое облако и накинулось на стражников с кулачками:

— Не смейте, сволочи!

Один из опьяненных кровью стражей порядка оттолкнул комок цветочных лепестков, и народ ахнул, признав маленькую трактирщицу. Разъяренной кошкой взвилась Илей над кровавым месивом и, не колеблясь, кинулась в бой…

Король и не подозревал, сколько отваги и воинской выучки таит в себе хрупкая с виду девушка. И как метко и сильно умеет бить в пах, вырубая противников качественно и надолго…

Она успела свалить троих, прекрасная, как никогда, в разодранной рубахе и в ореоле помятых лепестков, когда на нее ухитрились-таки набросить сеть, предназначенную Эй-Эю. Девушку оглушили жестоким и мстительным ударом в челюсть, выворачивая скулу…

И вместе с возмущенным воем толпы в горе-героев полетели сверкающие молнии: странно закругленные ножи с травянистым узором на лезвии и маленькой костяной рукоятью. Двое рухнули, словно колосья, срезанные умелой рукой хлебороба. Еще один, исхитрившись увернуться, завопил, хватая раненую руку, другой упал с перерезанным горлом…

Продолжения стражникам не потребовалось: все-таки они жили в Ласторге и были готовы к любым неожиданностям. Черепаха из щитов окружила тело проводника и бесчувственную девушку, а мелькнувшую над головами обывателей черную тень встретил поток стрел из заранее припасенных луков.

Среди невольных зрителей началась давка: каждый из тех, что с боем прорывались в первые ряды, старался теперь отползти как можно дальше, и безумный от страха парнишка сумел наконец пробиться на волю…

Обширную залу трактира прочно завоевала тишина. После всего увиденного и услышанного, недосказанного и недопонятого меньше всего на свете хотелось говорить…

— Надо идти в Горы, — решившись, прохрипел Сердитый гном. — От ластов помощи ждать — как изумруд искать в базальтовой породе…

— Успеем в Горы, — возразил шут. — Сначала надо эту черную сволочь вытащить на свет Божий, узнать, чего ей надо…

— Их казнят завтра на рассвете, — неожиданно подал голос подозрительно трезвый Тэй.

— Как же так! — возмутился король. — А решение Наместника? Ведь должен же в вашем треклятом Ласторге действовать хоть какой-то закон!

— Их казнят, и вовсе не потому, что погибли какие-то там стражники — это явление слишком скучное в наших диких краях, — упрямо бубнил старый пират. — Их казнят, поскольку и в Ласторге умеют наблюдать и делать выводы. У нас хорошо помнят Упыря Свейстона, Раба Йоттея! И произносят его имя благоговейным шепотом, пугая маленьких детей. Но втайне — поклоняются как Вождю. Завтра, на худой конец послезавтра, хоррарцы поймут, КТО сегодня вернулся по их души. И начнется бунт. Такой бунт, что людей не остановит даже Черная Башня с ее охранными кругами…

— Поэтому их скоренько убьют и убедят народ в нелепом недоразумении, — покивал мокрой от пота головой Торни. — Нет людей — нет проблемы. Не за что бороться, граждане, расходитесь по домам! Эх, малый, малый! — краткий вой! — Что ж ты так поздно прибежал! Ладно, — тут же оборвал он сам себя. — Не время ныть. Нечего рассиживаться, Хольмер! Нечего уповать на милость Наместника! Нам нужно раздобыть лошадей и за полночь быть у отрогов!

Сердитый гном залпом опрокинул кружку и решительно встал. Санди последовал его примеру, но Денхольм пить отказался и отправился увязывать их нехитрые пожитки. От полыни его уже тошнило…

Глава 22. НУ ВОТ И ВСЕ…

Достать быстрых лошадей в Хорраре проблемы не составило, ворота перед гномом открыли без лишних расспросов, и вскоре их головы закружил омерзительно-горький запах серебристой травы, хлестнувшей по ногам коней не хуже плети. Благородные животные бесились и злобно фыркали, но подчинялись воле непреклонных седоков и мчались по бездорожью, разрывая в клочья ветер с гор.

Всадники молчали, даже Сердитый гном, с грехом пополам прилепившийся к седлу и доводящий своего скакуна бесконечным ерзаньем, бранился и кряхтел меньше обычного.