Маргарет Уэйс - Кузница души

— Конечно, сделаю, Рейст! — возбужденно сказал Карамон. Он не мог выглядеть более довольным, даже если бы брат осыпал его горой стальных монет и драгоценных камней. — Я не видел чайника, но я думаю, он должен быть где–то здесь… Ой, вот же он. Думаю, я просто его не заметил. Ты работай, не волнуйся. Я только отмерю этих листьев… Фу, они отвратительно пахнут! Ты уверен?.. Хорошо, хорошо, не обращай внимания, — торопливо добавил Карамон. — Я сделаю этот чай. Может, на вкус он лучше, чем на запах.

Он поставил чайник на огонь, склонился над ним, отмеряя и смешивая листья так тщательно и осторожно, как гном–механик выполняет цель своего Поиска Жизни.

Рейстлин вернулся к чтению.

«Магиус ударил тролля по голове своим посохом. Я поспешил к нему на помощь, ибо тролли известны крепостью своего черепа, а посох волшебника выглядел не особенно опасным оружием. К моему удивлению, тролль рухнул замертво, как если бы его ударил небесный гром».

Рейстлин аккуратно записал в своей книге: «Посох, по–видимому, увеличивает силу удара».

— Рейст, — сказал Карамон, поворачивая голову от закипающего чайника, — я только хочу, чтобы ты знал. Насчет того, что случилось… Я понимаю…

Рейстлин поднял голову, оторвался от книги. Он не глядел на брата, а уставился мимо, в окно. Башню окружал Вайретский Лес. Своими глазами он видел увядающие листья, потом их сменили голые черные ветви, а за ними гнилые пни.

— Ты никогда больше не заговоришь со мной или с кем–то другим о том, что произошло, братец. Ты понял?

— Конечно, Рейст, — мягко сказал Карамон, — я понял. — Он вернулся к своему занятию. — Твой чай почти готов.

Рейстлин закрыл книгу, которую читал. Его глаза болели от напряжения, с которым он разбирал старомодный витиеватый почерк писца и переводил для себя кошмарную смесь древнего Всеобщего языка и военного жаргона, обычного для солдат и наемников.

Размяв руку, уставшую держать перо, Рейстлин запихнул книгу в сумку на поясе, чтобы продолжить ее изучение по пути на север. Они не возвращались в Утеху. Антимодес рассказал близнецам о знатном человеке, который нанимал воинов и был бы только рад нанять еще и военного мага. Антимодес также собирался ехать на север, и пригласил молодых людей присоединиться к нему.

Рейстлин с готовностью согласился. Он собирался узнать от архимага как можно больше, прежде чем они расстанутся. Он надеялся, что Антимодес возьмет его в ученики, и даже осмелился попросить его об этом, но Антимодес отказался. По его словам, он никогда никого не обучал. У него не хватало терпения. К этому он добавил, что в ученичестве открывается мало возможностей продвинуться вперед. Рейстлину будет лучше учиться самому по себе.

Это было, мягко говоря, отговоркой (сказать, что маг Белых Одежд лжет, было нельзя). Все остальные маги, прошедшие Испытание, были взяты в ученики. Рейстлин долго раздумывал о том, почему он стал исключением. В конце концов он решил, что это как–то связано с Карамоном.

Его брат громко стучал чайником, проливая кипяток на пол и рассыпая лекарственные травы.

Хотел бы я вернуться в дни своей юности?

Тогда мое тело казалось мне слабым, но оно было сильным по сравнению с той хрупкой конструкцией костей и плоти, в которую я заключен сейчас, которая держится вместе только лишь силой моего духа. Вернулся бы я назад?

Тогда я смотрел на красоту и видел красоту. Теперь, смотря на красоту, я вижу ее — поблекнувшей, истаявшей и мертвой, унесенной течением реки времени. Вернулся бы я назад?

Тогда мы были близнецами. Вместе в материнской утробе, вместе после рождения, и сейчас все еще вместе, но уже раздельно. Узы братства, родства между нами перерезаны и не будут связаны снова. Вернулся бы я назад?

Закрыв книгу своих драгоценных записей, Рейстлин взял перо и написал на обложке:

«Я, Маг».

И быстрым уверенным движением подчеркнул надпись.

Эпилог.

Однажды вечером, когда я занимался своей обычной работой — записью хроники истории мира — Бертрам, мой верный, но временами надоедливый слуга, прервал мое занятие и попросил меня отвлечься на время.

— В чем дело, Бертрам? — спросил я, потому что он был так бледен, как будто в Великой Библиотеке оказался гном–механик с бочонком взрывчатого вещества подмышкой.

— Вот это, господин! — сказал он дрожащим голосом. В трясущихся руках он держал небольшой пергаментный свиток, перевязанный черной лентой и запечатанный черным сургучом. На сургуче была оттиснута печать в форме глаза.

— Откуда это взялось? — спросил я, потому что немедленно понял, кто послал свиток мне.

— В этом–то все дело, господин, — сказал Бертрам, опасливо держа свиток двумя пальцами. — Не знаю! Сначала его не было. А через мгновение он появился.

Убедившись в том, что ничего более существенного мне от Бертрама не добиться, я велел ему положить свиток на стол и удалиться, чтобы я мог прочесть его на досуге. Он с явной неохотой подчинился моему приказу, несколько раз оглянувшись и, без сомнения, полагая, что свиток вспыхнет синим пламенем, или что–нибудь столь же глупое. Даже покинув комнату, он притаился у двери, как я узнал позже, с ведром воды, собираясь вылить ее на меня при первом же признаке дыма.

Сломав печать и развязав ленту, я обнаружил внутри письмо, часть которого привожу ниже:

«Астинусу.

Может случиться так, что в скором времени я отважусь на весьма рискованное дело. Очень высока вероятность того, что я не вернусь из этого путешествия (если решусь предпринять его), а если вернусь, то в состоянии, отличном от теперешнего. Если судьбе будет угодно, чтобы я встретил свою смерть, то я даю тебе разрешение на обнародование записей о моей юности, включая и то, что до сих пор держалось в строжайшей тайне, а именно Испытание в Башне Высокого Волшебства. Сделать это меня вынуждают многочисленные бредовые слухи и сплетни, касающиеся меня и моей семьи. Я даю это разрешение при том условии, что Карамон согласится с моим решением…»

Я не забыл о просьбе Рейстлина, как многие полагали. Ни я, ни Карамон не считали время подходящим для издания этой книги. Теперь, когда племянник Рейстлина Палин возмужал и прошел собственное Испытание в Башне, Карамон дал мне разрешение опубликовать эту книгу.

Это правдивая история о юных годах жизни Рейстлина. Внимательный читатель может заметить некоторые противоречия между тем, что написано здесь, и что было написано ранее. Я надеюсь, что читатель примет во внимание тот факт, что Рейстлин Мажере стал легендой за эти долгие годы. Значительная часть того, что было когда–либо написано, рассказано и спето о великом маге, является либо ложью, либо искаженной правдой.