Сергей Алексеев - Волчья хватка

И осыпалось, как ненужный мусор…

Между тем волк прыгнул! И скорее интуитивно, в миг, когда зверь оторвался от земли, Ражный ушёл в сторону, и в волчьих зубах оказалась рубаха — клок крепчайшей ткани был вырван из подмышки. Причём, хватка была настолько сильной, что Ражного развернуло лицом к Молчуну. А тот прокатился на полусогнутых лапах по мёрзлой стерне и вновь был в боевой стойке. На сей раз бросок последовал мгновенно — волк не давал опомниться, но плохо видел, рванул наугад, и это спасало. Ещё шмат тряпки был унесён зверем, выхваченный из левого рукава, и лопнула кожаная шнуровка на груди. Но перед внутренним взором уже стоял спасительный образ бродячего аракса, нарушителя государственной границы, пойманного в горах. Вернее, все, что он тогда мимоходом обронил о своих поединках с дикими зверями. Он ничего не говорил о схватках с волками, поскольку боролся с хищниками из семейства кошачьих, однако сознание выхватило и запечатлело две детали: зверь не может изменить направление в полёте. И ни в коем случае нельзя давать вкусить или хотя бы почуять горячую кровь.

С кровью было ясно. Ещё бы сказал, какой зверь делает только прямой прыжок? Бенгальский тигр? Пума? Снежный барс?..

Молчун пока что рвал рубаху, не чуял свежей крови, которая взбесила бы зверя ещё сильнее, и после первых неудачных бросков с дальней дистанции стал менять тактику, подходить ближе, и это становилось опаснее для Ражного. С короткого расстояния было легче понять и увидеть намеренья противника, но оставалось меньше времени на ответную реакцию. В кулачном зачине можно парировать удар, поставить защиту — тут же под клыки хищника не подставишь руку, не заслонишься ею; любой просчёт, всякое неосторожное действие, ориентированное на соперника — человека, тотчас закончится победой зверя.

И все время подставлять рубаху — не выход: ещё пара щипков — и останешься голым…

Зверь находился в сажени и как опытный поединщик, испытав возможности соперника, улавливал, выгадывал миг, чтоб нанести решающий удар, способный переломить ход схватки. Безмолвно щеря клыки, он приседал на передних лапах, совершал обманные выпады и тоже отслеживал каждое движение Ражного. Ему мешало бельмо или сгусток гноя в глазу, изредка он встряхивал головой и, кажется, на секунду терял противника из виду. Следующий прыжок Ражный предусмотрел точно, ушёл вправо, и серый сполох со звуком мины большого калибра прошелестел так близко, что опахнуло ветром и запахом палёной шерсти.

Продрав отаву и стерню ристалища, он приземлился и снова пошёл на сближение. В тот момент Ражный понял, что поединок не закончится этим зачином — будет братание со зверем, как только он сократит расстояние до такой степени, что увернуться от челюстей уже станет невозможно. Сейчас волк находился на крайнем пределе, и Ражный медленно отступал, заставляя его все время менять дистанцию, и, выбрав мгновение, сам прыгнул ему навстречу, тем самым спровоцировав бросок. Молчун чакнул зубами у правого плеча, однако Ражный успел крутануть волчка и достал зверя по задним лапам. Удар хоть и был сильным, валким, но лишь для человека; облегчённый волчий зад откинуло в сторону, зверь полетел боком, но сохранил равновесие. И все-таки это был удар!

В ответ хищник безбоязненно приблизился и переступил черту, за которой даже при мгновенной реакции Ражный не смог бы увернуться от его хватки. Правда, он сам терял силу рывка за счёт потери энергии броска, но кто знает, какая мощь таится в толстой, напружиненной шее?..

Сейчас хотя бы рукавицы! Чтоб вогнать кулак в пасть зверя и, пока он грызёт кисть, задавить другой рукой…

Неужели Гайдамак знал, с кем будет поединок, и потому не прислал рукавиц? Неужели он сам никогда не дрался с хищным зверем?..

Из раскрытой пасти по чёрным брылам стекала, вскипая, белая пена, из сморщенного в рыке, опалённого и разбитого носа пузырилась сукровица. Израненный, ослеплённый зверь жаждал не крови — мести человеку и не хотел разыгрывать схватку. Он мыслил или отомстить, или умереть…

Если вообще способен был мыслить.

Дистанция сокращалась, взбешённый хищник, ведомый древним инстинктом, сквозь плоть, сквозь воняющую потом рубаху не нюхом — иным способом почуял близкую, горячую кровь, а значит, и смерть врага. Бельмастый прищуренный глаз выхватил правый бок, где под кожей и тонким мышечным полотном билась и излучала особое свечение мягкая, уязвимая печень.

Ражный заслонил её рукой, тем самым спасая жизнь…

Клыки замкнулись точно на предплечье, пробили мышцу снизу и сверху, взяли в замок. Он не хотел подставлять десницу; если и жертвовать, то уж левой рукой, а правой найти под шерстью горло и давить, пока не ослабнут челюсти. Но было поздно: зверь повис в мёртвой хватке, совершая мгновенный перехват, а проще говоря, пережёвывая, перерезая клыками мышцу. От рывка Ражный был застрахован костями, толстыми сухожилиями и ещё тем, что волк ударил с короткого расстояния и почти сразу шея его оказалась в локтевом сгибе левой руки.

Но не дотянуться до горла! А хищник, должно быть, почуял вкус крови…

Он не ощущал боли — иное состояние довлело в тот миг! Он вспомнил противника только что родившимся волчонком, которого спокойно посадил в карман. И вдруг с потрясающей остротой почувствовал прикосновение перстов Судьбы. Они показались беспощаднее звериных клыков, режущих плоть: все три его поединка были пирами — Пир Свадебный, Тризный, Судный…

А подаренная ему победа незнакомым засадником Стерховым обернулась поражением в схватке со Скифом.

И зверёныш, некогда увязавшийся за ним, был спасён от смерти, чтоб случился этот, последний. Судный поединок.

Сопротивление в принципе было бессмысленно: никому ещё на земле не удавалось переломить промыслов Божьих. Но повинуясь инстинкту, Ражный сильнее сдавил шею Молчуна и опрокинул его наземь, целя надавить коленом грудь, где слышался стук звериного сердца.

А тот уже вкусил человеческой крови! И вдруг разжал, разомкнул челюсти, сведённые судорогой мести. Кровь из резаных ран ударила фонтаном, обливая морду зверя; избегая её, противясь, волк внезапно легко вывернул голову из захвата, сморгнул наконец мешающее ему бельмо и уставился на Ражного диким, сумасшедшим глазом.

В следующий миг неуклюже, деревянно отскочил на сажень и внезапно выгнулся, захрипел, будто смертельно раненный, и снова воззрился на противника.

— Ты что? — спросил Ражный. Зверь выплюнул сгусток и поднял все время прижатые уши.

— Ну?! Давай, давай! Я готов, — его уже будоражил вид собственной крови. — Никогда не смотри на раны врага…