Кристофер Паолини - Брисингр

«Сапфира, поосторожней!» — воскликнул он.

«Извини. — Она опустила голову и потерлась испачканным пылью носом о переднюю лапу. — Это от меда. Щекотно».

«Пора бы научиться вести себя», — проворчал Эрагон, забираясь к ней на спину.

Еще раз почесав морду о переднюю лапу, Сапфира высоко подпрыгнула, расправила крылья и, взлетев над лагерем варденов, перенесла Эрагона обратно к его палатке. Некоторое время они молчали, думая каждый о своем.

Потом Сапфира моргнула, и Эрагону даже показалось, что глаза ее блестят как-то больше обычного.

«Это просто испытание, — сказала она. — И если мы его выдержим, то станем еще сильнее — непобедимые дракон и Всадник».

«Ты права. Нам надо научиться действовать и поодиночке, когда нужно, иначе мы вечно будем оказываться в невыгодном положении».

«Это верно. — Сапфира задумчиво поскребла когтями по земле. — Но это не помогает унять мою печаль. — По телу ее пробежала дрожь, и она чуть шевельнула крыльями. — Пусть ветер у тебя всегда будет попутным, маленький брат! И пусть солнце всегда светит тебе в спину. Счастливого тебе пути и легкого возвращения!»

«Прощай», — ответил он.

Эрагон чувствовал, что если он не расстанется с нею прямо сейчас, то не расстанется никогда, а потому он резко повернулся и, не оглядываясь, нырнул в темную палатку, тут же сам разорвав мысленную связь между ними, что уже давно стала неотъемлемой частью его существа, его сердцевиной. Очень скоро они окажутся так далеко друг от друга, что в любом случае уже не смогут вести мысленные беседы, и Эрагону не хотелось продлевать это мучительное расставание с самым близким для него существом. Он немного постоял на месте, сжимая рукоять своего меча и чуть покачиваясь, словно у него кружилась голова. Его уже начинало охватывать мрачное, болезненное чувство одиночества; он ощущал себя маленьким, брошенным всеми ребенком, лишившись уютного общества Сапфиры и мысленной связи с нею. «Ничего, — думал он, — такое уже случалось и раньше, так что я справлюсь, мы справимся». И он, сделав над собой усилие, расправил плечи и поднял голову.

Потом он вытащил из-под койки ранец, который сделал себе по дороге из Хелгринда, и уложил в него резную деревянную трубку, завернутую в кусок материи. В ней хранился свиток с поэмой, которую он сочинил в честь Агэти Блёдрен, а Оромис потом переписал своим каллиграфическим почерком. Потом Эрагон сунул в ранец флягу с волшебным эльфийским напитком и маленькую шкатулку из мыльного камня, полную нальгаска, смеси пчелиного воска с ореховым маслом, — это тоже были подарки Оромиса. За ними последовала толстенная книга «Домиа абр Вирда» — подарок Джоада. Эрагон положил в ранец и точильный камень, и оселок для правки клинка, и, после некоторого колебания, свои замечательные доспехи, каждая часть которых была завернута в отдельную тряпицу. Если уж возникнет необходимость драться, решил он, пусть уж лучше эти латы будут со мной; ничего страшного, даже если придется тащить все это без надобности до самого Фартхен Дура. Книгу и свиток он взял с собой, потому что за время своих долгих путешествий окончательно пришел к выводу, что если не хочешь потерять вещи, которыми особенно дорожишь, так лучше всегда носить их при себе, куда бы ты ни направлялся.

Из одежды Эрагон прихватил с собой только пару перчаток, которые засунул в шлем, да еще теплый шерстяной плащ на случай ночных холодов. Все остальное он оставил в палатке, засунув в седельные сумки, которые обычно крепил к седлу Сапфиры. «Раз уж я и впрямь стал членом клана Дургримст Ингеитум, — решил он, — то они меня и оденут соответствующим образом, когда я прибуду к ним в крепость Бреган».

Затянув ремни ранца, он уложил поверх него свой лук со снятой тетивой и колчан со стрелами и покрепче их привязал. Он хотел было закрепить там и меч, но понял, что меч при любом наклоне может выпасть из ножен, и прикрепил его плашмя к задней стенке ранца, причем таким образом, чтобы рукоять торчала вверх над его правым плечом и ему легко было бы до нее дотянуться в случае необходимости.

Забросив ранец за спину, Эрагон устранил мысленный барьер в своем сознании и сразу ощугил, как бурлит магическая энергия в его теле и в двенадцати бриллиантах, зашитых в пояс Белота Мудрого. Купаясь в этом потоке энергии, он пробормотал заклинание, которым раньше пользовался всего один раз: оно как бы изгибало лучи света и окутывало ими его, превращая для других в невидимку. По всему телу, разумеется, тут же разлилась слабость, стоило ему произнести это заклятье.

Глянув вниз, Эрагон даже испытал некоторое замешательство, не увидев там собственного тела и ног — казалось, он смотрит как бы сквозь них, — однако он ясно видел на земле отпечатки собственных ступней. «Ладно, — подумал он, — теперь самое трудное».

Подойдя к задней стенке шатра, он прорезал ее своим охотничьим ножом и выбрался сквозь прорезь наружу. Там его уже ждал Блёдхгарм, гладкий и ловкий, точно сильный, хорошо откормленный кот. Эльф слегка поклонился, тихо промолвил: «Я приветствую тебя, Губитель Шейдов!» — и тут же занялся заделыванием прорези в стене палатки, для чего ему хватило нескольких слов древнего языка.

Эрагон осторожно двинулся меж палатками, стараясь ступать неслышно, а когда ему кто-то встречался, тут же сворачивал, прятался и замирал, надеясь, что этот человек не заметит ни его следов, ни примятой травы. Про себя он проклинал пересохшую землю — несмотря на всю осторожность, сапоги его все равно поднимали прямо-таки клубы пыли. К собственному удивлению, став невидимкой, Эрагон почти утратил чувство равновесия и, не видя ни собственных рук, ни ног, все время ошибался, определяя расстояние, и налетал на разные предметы, словно перебрал крепкого эля.

Но, несмотря на столь неуверенную походку, он все же достаточно быстро и никем не замеченный добрался до границы лагеря. Остановившись возле бочки для сбора дождевой воды и спрятав ноги, по-прежнему оставлявшие следы на земле, в густой тени, он внимательно осмотрел земляной вал, ров и частокол, которыми была укреплена восточная граница лагеря варденов. Если бы кто-то попытался незаметно проникнуть в лагерь, его, по всей видимости, сразу же и обнаружили бы, даже если бы он был невидимым: валы и брустверы патрулировало множество часовых, так что следы нарушителя границы они заметили бы мгновенно. Однако все эти укрепления были предназначены прежде всего для отражения атаки неприятеля, а вовсе не для того, чтобы служить тюремной стеной для обитателей лагеря, и выбраться наружу было гораздо легче и проще, да за этим, похоже, никто особенно и не следил.