Вера Камша - ТАРРА. ГРАНИЦА БУРИ. Летопись первая.

Грузный седой человек тяжело поднялся. Позолоченный пасторский посох для дарнийца был не только символом власти, но и предметом первой необходимости. Иоахиммиус откашлялся, вежливо прикрыв рот белой большой ладонью, обвел глазами собратьев по вере и уперся тяжелым нехорошим взглядом в предыдущего оратора.

— Возлюбленные братья, — голос кардинала, густой и сильный, удивительно подходил к его величавой внешности, — я нечасто беру слово, как вам известно. Более того, я считаю выспренние речи, произносимые во имя себялюбия и призванные скрывать истинные мысли и намерения, оскорблением Триединого. Однако сейчас я буду говорить, и буду говорить долго.

О чем мы спорим? Мы, призванные вести за собой к Свету обитателей Благодатных земель? Мы спорим о том, должна ли осудить Церковь истребление таянской династии, покушение, а весьма вероятно, что и убийство одного из знаменитейших вельмож Благодатных земель, и убийство одного из нас. Или же мы готовы признать узурпатора, уже пролившего реки крови, только потому, что сейчас, повторяю, сейчас он клянется в верности Церкви, как до этого клялся в верности королю Маркусу? Я убежден, что герцог Тарскийский… Кстати, почтеннейший Трефилий, осуждая ересь эландцев, кои в действительности привержены лишь обычным для моряков суевериям, забыл о темном культе, что, как снег в лесной чаще в месяце Влюбленных, укрывается в тарскийских горах. Если кто и применял Недозволенную магию, то это Михай Годой, рвущийся к власти. Сейчас в его руках Таяна и Тарска, но он на этом не остановится. Куда он пойдет? В Последние горы? Дорога туда была ему открыта и ранее. Не разумнее ли предположить, что двинется он в Эланд, который, лишившись вождя, может не устоять перед приверженцем Антипода?

А куда направит свои стопы «верный сын Церкви» Михай, когда прорвется к большой воде? Может ли достопочтенный Трефилий поклясться, что Годой не решит пересечь Запретную черту и не попробует пройти путем Арроя? Но если того вело свойственное юности любопытство, то тарскийского господаря поведет жажда черных знаний.

Если же он минует Эланд и вторгнется в Арцию, кто его остановит?! Раскормленные и равнодушные бароны или, может, его величество Базилек и его ненавидимый народом зять? Годой сметет их, как крошки со стола, и пройдет, не встретив сопротивления, до скал Эр-Атэва!

Скажете — это дела светские? Нет! Церковь осуждает кровопролитие и братоубийственные войны и не поощряет гордыню. Кроме того, Годой опасен и как Преступивший, действительно овладевший неизвестными нам силами. Его надо остановить, и сделать это может лишь Церковь. Если бы я знал, что герцог Рене Аррой жив, я без колебаний бы просил его возглавить Святой поход, и он остановил бы узурпатора. Увы, мы можем рассчитывать лишь на собственные силы и помощь Триединого Господа Нашего.

Предлагаю объявить о том, что Церковь не признает Михая правителем Таяны, и призвать всех добровольцев в Кантиску, дабы к весне под святыми стягами собралась армия. Вот что я имел сказать вам, почтенные братья. Если мы хотим добра для Благодатных земель, мы должны объявить Святой поход, и пусть те, кто умудрен в воинской науке, делают свое дело. Мы же будем молиться за них.

Иоахиммиус грузно опустился в свое кресло, и воцарилась тишина.

— Хочет ли кто-то добавить либо возразить? — Голос Феликса звучал бесстрастно, хотя скрыть охватившее Архипастыря ликование было непросто. Слова «Святой поход» были произнесены, и первым произнес их один из самых почитаемых клириков.

— Я скажу! — Порывистый ясноглазый красавец в малахитовой мантии стремительно вскочил с места.

— Мы слушаем, брат наш Максимилиан странствующий[69]…

Великий герцог Эланда Рикаред натягивал расшитые золотом перчатки. Руки не слушались, и виной тому было не вино, а страх. Отвратительный, липкий, отупляющий. Рикаред боялся созванного им самим Совета паладинов, боялся странного таянского посланца и его опасного хозяина, боялся исчезнувшего дяди и двоюродных братьев, боялся того, что ему предстояло…

Жизнь обошлась с великим герцогом Эланда весьма своеобразно. Старший сын наследника, он унаследовал дедову корону, но оказался к ней совершенно не готов. Родись Рикаред арцийским нобилем, он бы прожил свою жизнь легко и весело. Судьба же возвела его на престол, и не на какой-нибудь, а на эландский, где великие герцоги были не столько повелителями, сколько вождями. Рикаред же не умел ни принимать решений, ни держать слово, ни добиваться поставленной цели.

Милый и общительный, исполненный добрых порывов, молодой герцог с героями мог стать героем, с мерзавцами быстро превращался в мерзавца. Дела государственные Рикареда раздражали, и он с восторгом перевалил их на плечи нежданно вернувшегося дядюшки, который скорее годился ему в старшие братья. Нелюбовь к герцогским обязанностям у Рикареда с лихвой восполнялась любовью к вину и девицам.

Рене пытался приучить племянника останавливаться вовремя, но не преуспел, разве что великий герцог Эланда стал напиваться втихаря. Не помогло. Вскоре весь Эланд знал, что правитель — бездельник, пьяница и ничтожество. Захоти Рене Аррой получить черную корону, она бы досталась ему в тот же день, но адмирал, уверенной рукой ведший Эланд от успеха к успеху, всем своим видом давал понять: «Можете думать что хотите, но великого герцога зовут Рикаред, и всякий, кто не желает относиться к нему с должным уважением, будет иметь дело со мной!»

Так бы Рикаред и царствовал за дядюшкиной спиной, если бы не поездка Рене в Таяну, из которой тот не вернулся. К этому времени коронованный пьяница ненавидел своего знаменитого родича со всей страстью посредственности, уверившейся, что ее злонамеренно оттирают от великих дел и что успехи Эланда — вещь сама собой разумеющаяся. Наедине с кувшином правитель не единожды представлял себе, как его проклятый дядя неожиданно умирает и он, Рикаред, собирает Совет паладинов и объявляет, что отныне в Эланде все решает только он. На этом мечты обрывались, думать о том, как именно он будет править, Рикареду было неинтересно; к тому же он понимал, что у паладинов поддержки ему не получить. Смерть Рене для великого герцога Рикареда означала потерю даже той видимости власти, которая у него была. И вот теперь…

Когда таянский посланник попросил у герцога конфиденциальной аудиенции, никто не удивился — о предстоящем браке знали все. Подслушивать в голову никому не приходило — в Эланде уважали чужие секреты, к тому же на Рикареда никто не смотрел серьезно. Встреча состоялась. То, что услышал великий герцог, его потрясло.