Пэт Ходжилл - Маска бога

Течение опять изменилось. В священном пространстве рассыпался костер Маслола, земля словно покрылась сгнившими останками первобытного чудовища, они почти, но не совсем разрушили последний символ, черным штрихом вписавшийся между заветным местом и руинами, между девушкой и безопасностью. Разящий Родню пламенел по ту сторону, вне досягаемости ее и Тори.

Джейм рывком поднялась и повернулась, чтобы обойти препятствие, но отсюда на нее, шатаясь, надвигалась рассерженная громадина — Сынок. Коптящие расселины отсекли пути направо и налево. И ни дуновения снаружи — нечему потревожить ловушку, в которую она оказалась загнана.

Одну ли? Еще не начав падать, девушка увидела разверзшуюся под собой бездну.

Мерикит шагнул вперед. Джейм без раздумий отшатнулась. Пятка повисла над пустотой, и она полетела вниз — рот раскрыт в вопле ужаса, глаза плотно зажмурены. Крик оборвало неожиданное хрюканье — резкий удар о край древней мостовой вышиб дыхание из груди. Она снова была в реальном пространстве.

Нет, не смотри… Беги.

Невозможно по этой раздробленной местности. Джейм встала на четвереньки и быстро поползла, обдирая костяшки, сбивая колени, не раскрывая глаз, лишь плотнее зажмуриваясь при каждом ударе, наперекор побуждению проверить направление. До северного угла было не больше тридцати футов. Намного ли она отклонилась?

Намного.

Рука не нашла опоры, и Джейм рухнула. Падение остановил толчок в живот, распахнувший заодно и глаза. Половина тела свесилась над широкой ямой. Гребень, на котором балансировала талия, был ободом, но больше не гладким змеевиком, а жесткой зеленой кожистой чешуей. Прямо под пальцами оказалось кольцо острых желтых выступов, дальше — красные раздутые бока, усеянные обращенными вниз роговыми наростами. Из глубины донеслось урчание, а затем хриплый вздох — «хааахххх», — сопровождаемый клубами тумана и дьявольским зловонием.

Джейм и не заметила, как оказалась на ногах, — назад, назад, подальше от чешуйчатых губ, в которые превратился обод колодца. Пустой желудок Речной Змеи снова забурчал, и земля задрожала.

Позади из дыма вывалился Сынок. Его голые бедра, виднеющиеся сквозь лохмотья штанов, были окровавлены и покрыты синяками, как и голени, и ступни. Опять он прошел легко… по лоскутьям гладкой равнины, которую она видела? Нет. Для него, как и для Джейм, вслепую пробиравшуюся здесь несколько секунд назад, вокруг был разрушенный землетрясением двор Киторна. Он пошатывался, огибая обломки брусчатки, которую девушка теперь не видела, — значит, булыжники не помешают ей в драке. Впервые преимущество на ее стороне.

Но что-то заставляло ее медлить. Она помнила каждый случай из прошлого, когда насчет нее ошибались, думая, что победить жертву будет просто. «Ловушка с приманкой» — назвал Джейм однажды ее друг Дерзец: она слишком хрупка на взгляд некоторых мужчин, чтобы принимать ее всерьез за противника или простить, когда придет понимание, что они были не правы. В отличие от тех забияк, Сынок был переростком, не слишком умным ребенком. Он сердито хмурил брови, отчего лицо его съежилось, все черточки сбежались к центру, как у капризного мальчишки, готового разреветься от ярости. Он, должно быть, всегда привык получать то, что хочет, из-за своего роста и силы. А теперь он, близкий к панике, как бык лбом протаранивает себе путь сквозь странности, которые никак не может начать понимать.

И тут, недоуменно замычав, великан мерикит рухнул вперед.

Воздух покачнулся, и обнаружился стоящий над Сынком Маслол, головешка-череп Сгоревшего Человека занесен для нового удара, если в нем будет необходимость. Мелькали в дыму и трое других шаманов, они подбегали, прицепленные козьи сосцы раскачивались под серыми волосами. До Джейм доносились обрывки слов.

— …Слишком честолюбив, слишком опасен, — спорил Маслол. — даже не мог идти Путем Четырех… и к лучшему.

— …Ты сошел с ума?.. Делает Претендента новым Любимцем, а он не мерикит.

— …даже не «он».

— Тихо!…недостаточно несчастий? Только мужчины… допускаются сюда, так что он мужчина.

— Ты точно сошел с ума! Что скажет Чингетай? И как насчет следующего года?

«Сероду бы это понравилось», — подумала Джейм. Местные властители во всей красе своей безжалостности: они выбирают козла отпущения. Должна ли она быть счастлива, что Маслол предпочел принести в жертву Сынка? Так что там насчет следующего года?

Желудок Речной Змеи издал еще один голодный рык. Старейшины переглянулись — и в едином порыве подхватили юношу, потащив его, ошеломленного, спотыкающегося, к колодцу. Но Джейм преградила им дорогу.

— Нет, — сказала она.

Они остановились, недоуменно глядя на нее, когда где-то на юге начали загораться костяные костры.

Сперва они показались всего лишь искрами. Все вокруг и так было красным — тучи, располосованные пламенем пожара, языки молний, мечущиеся между небом и землей. Но эти далекие яркие точки множились; как рубиновые прыщи, выскакивающие на лице, они вставали в ряд, один за одним, быстрее и быстрее, очерчивая огненной линией изгибы Серебряной.

Старейшины уронили Сынка, и все шаманы принялись неистово нащупывать колокольчики, которыми они набили мешочки из козьего вымени, прицепленные к впалой груди. Показались кожаные ремешки, бубенцы стали поспешно привязываться к тощим ногам.

«Дзинь! — затопали старики уже где-то далеко за двором, танцуя с упорством маньяков, будто пытаясь нагнать ритм. — Дзинь, дзинь!» Сколько всего костей? Сто? Двести? Все частички тела Сгоревшего Человека поднялись из земли, зимы и ночи живым огнем… «Дзинь, дзинь, дзинь!»

Джейм кинула взгляд на Гору Албан, все еще висящую нелепым призраком над руинами башни Киторна, теми, которые землетрясение еще не перевернуло. Старые ученые спят сейчас там, наверху, незаменимые, невозместимые знания заперты в их памяти — самом хрупком из свитков; а под ними распростерся ад, ждущий лишь первой искры…

Бубенцы звякнули неуверенно и нестройно, замерли. Продвижение вспышек остановилось.

Почему? — вглядывалась Джейм во тьму на юге. Где?

Где-то между Фалькиром и Глушью. Милостивые Трое! Это же там, где она вынула кость Сгоревшего Человека из костра мерикита.

Она неосознанно считала секунды — раз, два, три… — как между молнией и ударом грома, ожидая, измеряя промежуток. Четыре, пять, шесть… Ни одного огня больше не появилось, но вдруг вот-вот опять начнут вспыхивать в ночи мстительные искры? Десять, одиннадцать…

Глухой хлопок, как из пустой бочки, — и частицы растопки полетели из дверей и окон башни Киторна, градом посыпавшись на площадь. За деревяшками пополз вал дыма. Маслол взвизгнул и отпихнул угольный череп в сторону — из глазниц и рта головешки тянулись язычки огня. Эхом ему ответил слабый крик Индекса: старому летописцу волей-неволей пришлось все-таки отказаться от своего раритета.