Олег Верещагин - Garaf

Глава 40,

в которой Гарав осознаёт, что война очень сложное занятие.

Артедайнцы приехали к Нараку ночью, когда Гарав маялся за партией в «башни»[117] с Фередиром — до конца дежурства оставалось полчаса, не больше. Играть с Фередиром было невозможно, потому что он играть толком не умел и не хотел учиться — но считал себя великим мастером. Эйнор, который, собственно, и научил Гарава этой интереснейшей игре, на предложение партии сказал несколько достаточно грубых слов и уткнулся в какие–то списки, разложенные на столе. Другой рыцарь и оба его оруженосца просто дремали на лавках (а Гарав уже по себе знал, что в таких случаях людей будить чревато).

Нарак вышел из покоев сам, нетерпеливо дёрнул рукой — «сидите!» — и остался стоять посреди караулки, неотрывно глядя на дверь. С ним были — вышли из кабинета, хотя Гарав мог поклясться, что туда они не входили! — новый майордом, двое из трёх сенешалей и — Гэндальф, который нагло не узнал заулыбавшихся было мальчишек. А буквально через минуту в смежных комнатах зазвучали шаги, негромкие голоса; Нарак снова жестом остановил повскакавших было дежурных — и в караулку следом за третьим сенешалем вошли несколько человек, среди которых выделялся один… никогда раньше Гарав не видел Арвелега, но понял, что это — князь. Вместе с людьми были трое эльфов–нолдоров — двое очень похожих на Элронда, но неуловимо моложе, третий — незакомый, на одежде которого был вышит лист. Вся компания, так и не проронив ни единого слова, вернулась в княжеский кабинет — будто в какой–то странной игре. Гарав хотел было назадавать целую кучу вопросов, но Эйнор превентивно поднял глаза и с полминуты смотрел на оруженосца, пока тот, вздохнув, не вернулся к игре, так ничего и не сказав.

Когда вернулись в комнаты — предварительно перекусив — стоя на ногах — элем и печеньями — то оба оруженосца завалились спать, а Эйнор, притащивший с собой кучу бумаг, продолжал разбираться с ними, завалив весь стол…

…Гараву снилась Мэлет.

— Ты не забыл обо мне, я знаю, — шептала и улыбалась эльфийка. — Мой волчонок, мой человек, мой рыцарь… Я буду тебе щитом, но ты — ты живи сам, не хорони себя в печали, слишком глубокой для людской жизни… — голос эльфийки надломился.

— Мэлет, — сказал Гарав. — Я не могу без тебя. Мне плохо без тебя, Мэлет.

— Я есть… — прошептала она и растаяла в серебряном вихре…

…Гарав проснулся с мокрыми щеками. Хмуро оглядел комнату, вытер лицо обеими руками, посопел, потом громко вздохнул и перевернулся на живот, уставился на рукоять меча. Выпростал из–под одеяла руку, погладил рукоять и вздохнул опять. Вот когда начну с мечом разговаривать, подумал мальчишка, тут и капец. Пора сдаваться на Советскую[118].

Ему неожиданно вспомнилось: «Подобен катане нефритовый стержень в руках самурая… — и русский перевод: — В умелых руках и хрен — балалайка.» Гарав не выдержал и рассмеялся, потом пнул ногой одеяло и вскочил, выдёргивая Садрон из ножен. Полюбовался им, пару раз провёл по воздуху — медленно и плавно, словно девушку ласкал — и вдруг раскрутил молниеносные, незаметно переходящие одна в другую дуги и петли ударов. Вошедший на шум Фередир — в одних нижних штанах — спокойно замер, когда клинок в руке улыбающегося дружка застыл буквально в сантиметре от шеи.

— Хорошее настроение, что ли? — уточнил он, плавно отводя оружие ладонью. Гарав мотнул головой и сморщил нос. — Тогда одевайся, в город пойдём.

— На кой? — Гарав опять полюбовался алыми узорами по клинку.

— По мелочи кое–что надо купить, а потом всё проверять — оружие, коней, вещи, — объяснил Фередир. — А, ты ж спал… Эйнор так и не ложился, пришёл второй сенешаль — в общем, завтра утром в Форност выступает большой отряд. Мы тоже едем. Куда дальше — я хотел подслушать, а меня выгнали, — видно было, что он от души оскорблён такой несправедливостью.

— Уезжаем? — Гарав опустил меч и огляделся. Ещё вчера он мечтал поскорей покинуть Зимру, а сейчас вдруг стало не по себе возвращаться к походной жизни, да ещё в те края… — А надолго?

— На полгода, я так понял, может — побольше, — Фередир попил «из–под крана», вытер рот ладонью. — Война вроде бы отложилась, так мы сами её начнём… Чего ждать–то? Пока к нам в ворота постучатся?

«Ну оно и к лучшему», — вдруг облегчённо подумал Гарав и совсем успокоился.

— Ага, сейчас оденусь — и пойдём, — кивнул он…

…Оказалось, что по–настоящему готовиться в поход — дело нудное и долгое. Фередир — вот чего за ним не замечалось! — выглядел в этой подготовке настоящим тираном и мелочным придирой. Мальчишки проверяли и перепроверяли каждую ерундовину до самого вечера, даже на еду не отвлекались (впрочем, как заметил Гарав по суете в коридорах крепости, точно так же действовали остальные оруженосцы…) Когда Фередир заставил Гарава аккуратно распороть, подрезать и перешить заново «не показавшийся» ему стежок на подпруге Хсана, Гарав было взбунтовался… но Фередир прочёл — неожиданно!

— Не было гвоздя — подкова пропала.Не было подковы — лошадь захромала.Лошадь захромала — командир убит,Конница разбита — армия бежит.Враг вступает в город, пленных не щадя,ПОТОМУ ЧТО В КУЗНИЦЕ НЕ БЫЛО ГВОЗДЯ!

— и отправился в кузню за подковными гвоздями, а Гарав остался в двойном обалдении: откуда тут английский стишок — и как же он был туп, ведь Фередир прав… Не в философском там каком–нибудь занюханном смысле, а в самом прямом…

…Эйнор явился в сумерках и тут же нашёл два десятка неполадок, перекосов и нехваток, после чего ушёл снова, бросив, что они идут не в тяжёлой коннице, а ему дали командовать отрядом тяжёлой пехоты. Лицо Фередира вытянулось, он сказал уныло:

— Всё. Будем тащиться в хвосте и нюхать конские задницы. За что ж нас так? — и пнул сумку с овсом.

— А Эйнор раньше командовал чем–нибудь? — поднял Гарав голову от поножей рыцаря, которые начищал и смазывал. Фередир помотал головой. — Ну и ты дурак. Это значит, он, так сказать, ногу на командную лесенку поставил. Для проверки — пехота, через пару лет — конница, а там, глядишь, станет сенешалем. А то и майордомом[119]. И уже не здесь, а в едином Арноре!

— У?.. — Фередир вытаращил глаза и признался: — Не подумал.

— Для тебя это вообще не характерно — думать, — подколол Гарав, и они немного подрались — так, чтобы размяться после таскания, шитья, чистки и сидения на месте.

— Не знаю я насчёт Арнора, — признался Фередир, проверяя обмотку своей пики. — Непривычно… а отец вообще взбесится, он же всю жизнь отдал Кардолану… Я… — Фередир осмотрелся, взял Гарава за плечи и прошептал: — Волочонооок… а я ведь, когда казнили Рауда, я… я… подумал, что…