Нил Гейман - Чёрная магия

— Ручеек! — раздался нетерпеливый оклик. — Ты что делаешь?

Ручеек открыл глаза и увидел Жаворонка.

— Воду допиваю, — ответил он.

— А чаша тогда где? Или ты воду ушами пьешь?

«Не злись на меня», — хотел сказать Ручеек, но заколебался, а Жаворонок заговорила снова.

— Ты думаешь, что будешь жить тут, в саду? Идем со мной. Я покажу тебе твою комнату.

Ручеек послушно последовал за девушкой в дом. Жаворонок шла быстро, так что он едва успевал разглядывать разные комнаты, пытаясь предположить, для чего они предназначены. Домишко его семьи состоял из одной комнаты, с очагом у стены. Ручеек понятия не имел, зачем нужно столько комнат. Для сна? Да нет, что-то другое, слишком много мебели странного вида. Высокие ящики с дверцами сверху донизу. Столы, накрытые тканью, такие неровные, что за ними и работать-то нельзя. В конце концов Ручеек сообразил, что это на самом деле вовсе не столы, а огромные, широкие стулья, а ткань на них — чтобы не больно было долго сидеть. Переводить материю, накрывая стулья и делая их мягче! В Фарзибеке этого никто бы не понял.

Они с Жаворонком подошли к узкой деревянной лестнице.

— А почему мы не пошли по широкой лестнице спереди дома? — спросил Ручеек.

Девушка не ответила.

Ручеек вздохнул. Значит, можно не надеяться, что она простит его за оскорбление, которое все же было неумышленным.

— Всегда пользуйся только этой лестницей, — в конце концов откликнулась Жаворонок. — Передняя лестница — для хозяина, Демвура и гостей. Слуги ходят по черной лестнице.

Так значит, вежливость и склонность к порядку все же взяли верх над вспыльчивостью. Жаворонок не хотела, чтобы он навлек на себя неприятности, поэтому объяснила ему насчет лестницы. Это было почти… сочувствием.

Два — нет, три — этажа, на самый верх. А потом — снова вверх по более узкой лестнице, в комнату, стены и потолок которой образовывали стропила.

Ручеек никогда не поднимался так высоко внутри какого-либо здания. В Фарзибеке имелась всего одна настолько высокая постройка — амбар, — но Ручейка туда не пускали. Правда, однажды он туда забрался вместе с братьями, но те не позволили ему залезть на лестницу — да он и сам не рвался. Вообще он не боялся высоты — мог залезть куда угодно. Но на открытом воздухе. А когда Ручеек поднимался по лестнице, у него было ощущение, что он перемещается прямо по воздуху, оставляя твердую почву далеко внизу.

Три этажа между ним и землей, и каждый ненадежнее предыдущего. Ручейку казалось, будто дом качается. На редкость противное чувство.

— Нам что, полагается спать здесь?

— Что, гордость мешает? — язвительно поинтересовалась Жаворонок.

— Нет, страх, — отозвался Ручеек. — Что нас тут держит?

Девушка посмотрела на него как на ненормального.

— Стены дома. И полы. — Она прикоснулась к стропилу, — Огромные балки из прочного дерева.

— Оно дрожит.

— Ничего не дрожит! — возмутилась Жаворонок, будто Ручеек ее в чем-то обвинил.

Ручеек попытался как-нибудь разумно объяснить, отчего ему так неуютно.

— Оно может упасть, сгореть. Я лучше буду спать во дворе, на каменных плитах.

— Ты что, хочешь опозорить нашего хозяина? Люди будут думать, что ему не хватает комнат и его слугам негде жить.

— Да кто об этом узнает? — удивился Ручеек.

На этот вопрос у Жаворонка, видимо, ответа не было, поэтому она просто смерила Ручейка гневным взглядом.

— Разбирайся сам с Демвуром. Я только отвела тебя туда, куда он велел.

И с этими словами девушка двинулась к лестнице.

Ручейку ужасно не хотелось, чтобы она так сердилась на него.

— Жаворонок, ну пожалуйста! — взмолился он. — Если я сам пойду просить его разрешить мне ночевать во дворе…

Жаворонок, даже не дослушав его, презрительно произнесла:

— Как думаешь, что бывает со слугой, который в первый же день начинает создавать хлопоты?

Поскольку Ручеек никогда не работал на чужих людей и за деньги, ему и в голову не приходило, что он может лишиться своего места. Самое большее, что его пугало, — это перспектива пары оплеух; но по опыту общения с отцом он знал, что без труда перенесет их. Конечно, рисковать потерей должности он не мог.

Ручеек даже не знал пока, хорошее место работы ему досталось или плохое — возможно, в этом доме не просто так не хватало слуг, раз сюда взяли даже бродягу, только-только спустившегося с гор. Если необходимость ночевать в трех этажах над землей его напрягает — это его личные трудности. Другие же спят! Пора прекращать быть мальчишкой-горцем и начинать приспосабливаться к жизни в городе.

Пока все это доходило до сознания Ручейка, на лице Жаворонка нарисовалось презрение, которое било не хуже пощечины.

— И у кого же теперь гордое лицо? — обратился к ней Ручеек.

Девушка резко отвернулась и стала спускаться по лестнице. Ручеек слышал, как ее босые ноги мягко скользят по ступенькам. Ему не нравился этот звук. От этого звука его бросало в дрожь. Ноги должны ступать по траве или земле, мягкой или утоптанной, или по камню — но не по дереву, распиленному на части и уложенному рядами. Это неестественно.

Ручеек посмотрел на соломенный тюфяк, который, видимо, служит постелью. Даже в полумраке — свет в комнатушку просачивался только через щели в крыше — нетрудно было разглядеть скачущих по тюфяку блох. Ручеек не имел ничего против блох, но не понимал, как они умудрились выжить, если в этом опасном месте никто прежде не спал.

Потом до него дошло. Кто-то жил здесь до недавнего времени. От предшественника эти блохи и остались. Если бы он, Ручеек, явился сюда чуть раньше или чуть позже, место было бы занято и он не получил бы работу.

Интересно, за что уволили его предшественника? Он попросил разрешения спать на земле? Или попытался учиться магии? Или с пренебрежением отозвался о чистоте Жаворонка? Насколько мог судить Ручеек, любой из этих проступков мог оказаться роковым.

Поскольку на улице было еще светло, а Ручеек так ничего и не ел — да и другие тоже, если судить по доносящимся с кухни запахам, — Ручеек решил, что ему не полагается спать прямо сейчас, хоть он и устал. Если он хочет поладить тут с окружающими, надо показать себя старательным работником — это был почти единственный способ отвратить гнев отца, так что, пожалуй, стоило потрудиться.

Сложность заключалась в том, что Ручеек понятия не имел, какую работу ему надлежит выполнять, а беспокоить кого-то вопросами не хотел. Но если не спросить…

Ладно, нет смысла сидеть и размышлять. Ручеек подошел к лестнице, поставил ногу на вторую сверху ступеньку и почувствовал, как та дрожит под ним. У Ручейка тут же закружилась голова, как будто он долго вертелся вокруг себя, как они играли в детстве — пока кого-нибудь не начинало тошнить.