Раймонд Фейст - Хозяйка Империи

Начальник разведки Акомы ощутил этот взгляд, как удар копья в спину. Он не мог остановить дрожь всего тела; он не смел шевельнуться. Затаив дыхание, он так и лежал в позе безграничного смирения.

Маг приблизился. Его обутые в бархат ступни остановились в каком-нибудь дюйме от лица мнимого садовника. Аракаси мог уловить пряный запах озона, смешанный с запахами пыли и влажных цветочных стеблей, поломанных ветром.

— Ты знал этого человека? — требовательно спросил Всемогущий.

Язык не повиновался Аракаси, и он только покачал головой.

Второй черноризец подошел поближе к собрату.

— Возможно, он лжет. Надо убедиться, — сказал он.

Аракаси почувствовал — хотя и не мог этого видеть, — как маг сотворил руками некое движение.

— Кем был тот человек? — раздался зычный голос. — Отвечай!

Заостренный клин волшебства рассек разум Аракаси. Овладевшая им необоримая сила заставила зашевелиться язык и губы.

— Он был просто писарь, — услышал Мастер собственный голос. — Имени его я не знал.

Аракаси в страхе зажмурился. Нестерпимая боль затопила душу: никогда уже ему не суждено снова увидеть Камлио, чья дерзкая улыбка и холодные глаза неотступно стояли перед его мысленным взором.

Сквозь сумятицу воспоминаний прорезался голос мага:

— У него в мозгу полнейший хаос. Он думает, что мы его убьем… а в то же время жаждет увидеть какую-то женщину. — Маг разразился хриплым смехом. — Этот дуралей мечтает о молодой красавице куртизанке, которую когда-то знал. У него и мыслей никаких нет, кроме одной: он жаждет еще хоть раз увидеть ее перед смертью.

Аракаси почувствовал, что его тело и душу уже не сковывает сила чуждой и враждебной власти. В эту же минуту второй черноризец заявил:

— Человек, сознающий свою вину, думал бы не о куртизанках, а о господине, которому служит, или о спасении собственной шкуры.

Аракаси был настолько ошеломлен, что не мог шевельнуться, и его неподвижность послужила лишним доказательством умозаключений Тапека:

— Да, это не тот, кто нам нужен. Связной, который должен был встретиться с писарем, наверняка унес ноги. А старый недоумок садовник ничего не знает.

— Теперь в словах говорящего слышалось неприкрытое раздражение. — Ты упрекнул меня справедливо. Но так или иначе, нам теперь известно, что кто-то пытается добыть запретные знания. Надо возвратиться в Ассамблею. — И грозная пара удалилась.

Аракаси по-прежнему лежал на земле. Пыль облепила его взмокшее от пота тело. Слух уловил резкий гудящий звук и хлопок воздуха, ознаменовавший отбытие Всемогущих. Но когда силы вернулись к Мастеру, уже наступили сумерки. Он поднялся на ноги, с трудом преодолевая дрожь в коленях, и долго стоял, привалившись к борту тележки.

За воротами, на улице, под наблюдением Имперских Белых рабы очищали улицу от останков переписчика. Кривобокий поденщик с ведром и щеткой смывал последние зловещие следы с мостовой.

Носильщики изящных паланкинов старательно обходили стороной роковое место. Не видно было даже уличных мальчишек-оборванцев, никогда не упускающих случая поглазеть на что-либо необычное.

Аракаси сидел на краешке тачки, прислушиваясь к гудению ночных насекомых; последние отблески заката погасли. Медный лунный свет заливал увядающие головки сломанных цветов. В том, чтобы изучать свитки, доставленные погибшим школяром, уже не было необходимости. Присутствие Всемогущих подтвердило догадки Аракаси касательно темных периодов истории. Нужно поскорее улизнуть отсюда и доложить обо всем властительнице Маре.

Еще хуже была внутренняя неуверенность, оставшаяся после допроса. Аракаси не мог дать ответ самому себе: сумел бы он довести дело до конца и метнуть нож?

Мара, беззвучно взывал Аракаси, госпожа моя, я стал ненадежным слугой в твоем деле.

Настала ночь, но ответ не приходил. Мастеру осталось лишь исполнить свой долг по мере сил: ведь все равно на службе у властительницы не нашлось бы никого, кто хотя бы отдаленно был способен сравниться с ним в этом опасном искусстве. И, зная ее, Аракаси верил, что, взгляни она сейчас ему в лицо, в глазах Мары не было бы упрека. Она понимала его душевные борения. Такой дар в правящей госпоже трогал его почти до слез. Когда Аракаси наконец твердо встал на ноги и взялся за влажные от росы ручки тележки, он задумался о том, простирается ли умение властительницы читать в душах своих подданных достаточно далеко, чтобы пробить броню ожесточения Камлио? Он едва не засмеялся вслух при этой мысли. До чего же близка была Ассамблея к тому, чтобы узнать все о намерении госпожи пойти наперекор их приговору. Задолго до того, как Камлио удалось бы вновь обрести себя, все они уже стали бы мертвецами, обугленными и дымящимися, как труп на улице за воротами сада.

Глава 2. НАМЕК

Мара сидела в тишине своих покоев, прижимая к груди маленькую дочку. Пухлые младенческие ручки запутались у нее в волосах: девчушка тянулась к резным серьгам матери. Все красное обладало для Касумы неотразимой привлекательностью, и, если уж ей удавалось ухватиться за предмет, который привлек ее внимание, она неизменно старалась засунуть его в рот. Властительница Мара спасла свое драгоценное украшение от посягательств крошечной наследницы Шиндзаваи только тем, что нашла для малютки другую забаву: пересадила дочку к себе на колено и стала подкидывать вверх. Восторженное младенческое воркование смешивалось с возгласами Джастина, доносящимися во внутренние апартаменты через тонкие перегородки. Мальчик продолжал осваивать воинское искусство под руководством Люджана, который был весьма строгим учителем и не давал подопечному никаких поблажек. Нетерпеливый, как и его отец-варвар, Джастин возмущенно доказывал наставнику, что очень глупо рубить учебным мечом деревянные столбики и ему должны разрешить нападать на что-нибудь способное двигаться. Например, на птиц джайги, которых он гонял вчера и был за это наказан. Повара, того и жди, просто разбегутся из-за проделок Джастина.

Властительница наслаждалась прелестью спокойных минут, которые не часто выпадали ей со дня разлуки с Хокану.

Касума улыбнулась ей. Мара коснулась носика дочери обдуманно замедленным движением, чтобы маленькие ручонки успели схватить ее браслеты, заставив их зазвенеть. Сегодня, просто чтобы доставить удовольствие своей крошке, она надела помимо обычных нефритовых украшений бесценные медные браслеты, некогда подаренные ей Чипино Ксакатекасом. Ликование Касумы согревало материнское сердце. «Так вот что могла бы чувствовать и моя мать», — подумалось властительнице Акомы.

Ведь совсем иным мог оказаться ее жизненный путь, если бы она не лишилась матери так рано! Осталась бы она в храме Лашимы ради служения богине, если хозяйкой Акомы стала бы госпожа Оскиро? Стала бы ее мать править своими владениями так, как это делала Изашани, с помощью тонких женских уловок? Или отчаяние заставило бы и ее прибегнуть к опасным новшествам?