Ольга Романовская - Дама с единорогом

Когда служанка ушла, Жанна вытащила из-под юбок украшения и, разложив их на постели, задумалась над словами Джуди:

— А ещё говорят, что Господь справедлив! Справедлив… Он забрал к себе отца и Артура, и оставил в живых жениха этой Джуди. Может, и баннерет жив?

Она на миг замолчала и вздохнула:

— Перестань, ты же знаешь, что он мёртв. А этот молодчик Метью, наверняка, сбежал, бросив господина в беде. Трусливый гадёныш! Решено, Джуди за него не выйдет.

Вечером у ворот замка столпились люди, грязные, оборванные, уставшие. На нескольких разбитых подводах сидели дряхлые старухи, качавшие на руках хнычущих детей. Их матери стояли тут же и, одной рукой поправляя свалявшиеся волосы, другой рассеянно гладили по голове старших ребят, боязливо жавшихся к их ногам.

— Чего они хотят? — поинтересовалась вездесущая Джуди у одного из стражников.

— Да в нахлебники набиваются, — буркнул тот.

Заметив какое-то движение, крестьянки заголосили в полный голос, умоляя ради Христа спасти их от голодной смерти. Но их причитания не смогли тронуть даже Джуди. Она слишком хорошо знала, что лишние люди — это лишние рты.

* * *

Бидди во весь рост вытянулась на узком жёстком ложе и с любовью посмотрела на сына. Ей было так хорошо, так сладко; не всем женщинам выпадает удача родить ребёнка от любимого человека. А ей повезло, её Сирил был плодом любви. Баннерет обещал обеспечить его будущее, хоть и не военное, но всё-таки достойное будущее. Он говорил, что отвезёт его в город и отдаст в обучение. Бригитта улыбаясь рисовала себя матерью хозяина суконной лавки или, она даже боялась это представить, матерью торговца пряностями.

Обернувшись простынёй, Бидди встала и принялась собирать раскиданные по всей комнате вещи: её любовник мало заботился о чистоте и порядке. Рубашка нашлась рядом с постелью. Осмотрев её и удостоверившись, что она цела, женщина надела её, потом отыскала котту.

Расчёсывая длинные густые волосы и заплетая их в две тугие косы, она не сводила глаз с Сирила. Скоро у него будет брат или сестричка, Господь снова осчастливил её. Радость переполняла её, лилась через край, светилась в глазах.

Уложив косы и повязав поверх платок, Бригитта принялась хлопотать по хозяйству, наводя покой и порядок в своём маленьком мирке.

— Мама, — Сирил поднял голову и внимательно посмотрел на неё, — а почему солнце светит?

— Боженька велел ему светить — вот оно и светит.

— А почему сейчас трава желтеет, а совсем недавно была зелёная?

— Ума не приложу, Сирил. Я ведь женщина тёмная… Ты мог бы сходить к викарию и расспросить его об этом. А заодно поблагодарил бы его служанку за яйца, которые она нам дала.

— Я схожу к нему после дневной службы, мама. А теперь можно мне пойти поиграть?

— Иди, иди, сынок!

Какой же он у неё умный! Возится целыми днями с палочками, что-то складывает… А зачем складывает, если у них в доме нет ничего? Зато Бригитте было приятно, что её сын тянется к науке. Считать научил его викарий — старый, но приятный в общении человек. Он говорил, из Сирила выйдет толк, советовал отдать его учиться в школу… А где она, эта школа, не сказал. Ничего, при случае она спросит у баннерета и напомнит ему о данном обещании обеспечить будущее сына.

К обеду Сирил привёл целую ватагу соседских мальчишек. Все они были загорелые, чумазые и давно не мытые. Бидди накрыла вдоволь накормила их супом из чечевицы, вдобавок дав по ломтю чёрного хлеба. Она любила детей и не упускала случая сделать им что-нибудь приятное.

После обеда мальчишки затеяли игру в горелки. Раскрасневшийся Сирил упрашивал мать поиграть с ними, и она согласилась. Позабыв о том, что она уже не девочка, Бригитта вместе с ребятами бегала по улице, стараясь, между тем, не навредить будущему ребёнку, из-за чего постоянно водила. Наконец она, усталая, со смехом повалилась на землю рядом с маленькими непоседами и крепко прижала к груди несколько чумазых головок. Ласково гладя их по голове и широко улыбаясь тем, кого её руки не могли обхватить, Бригитта рассказывала одну из тех историй, которые ей самой некогда рассказывали в детстве.

* * *

Жанна перебирала платья, размышляя о том, какие из них можно перешить, и нужно ли послать кого-нибудь на разведку в соседнее баронство. Её тревожили слухи, толпы оборвышей, бежавших на восток. Неужели война подобралась к Уоршу?

Достав зеркало, баронесса бесстрастно подметила, что у неё появились темные круги под глазами.

— Надо от них избавиться, — подумала она. — Да и цвет лица уже не тот, что прежде!

Жанна подошла к окну и погрузилась в воспоминания о безмятежных днях своего детства.

Со двора долетела печальная мелодия флейты. Девушка выглянула в окно и увидела музыканта. Окруженный прислугой, он стоял посреди двора рядом с девушкой. Оба были одеты в выцветшие от солнца и дождей сюрко поверх простых льняных рубах.

Забыв о делах, Жанна облокотилась о подоконник и внимательно ловила каждую ноту, сыгранную бродячим певцом и взятую тонким дрожащим голосом певицы.

Красавица Доэтта у окна

Над книгой мыслью в даль устремлена.

Там тот турнир и дальняя страна,

Куда влекли Дона стремена.

— От горя увяну!

Оруженосец спешился у зала,

Рука сундук поспешно отвязала.

Доэтта по ступенькам вниз сбежала,

Но от предчувствий мрачных не дрожала.

— От горя увяну!

И вопрошала: "Где мой господин?

Я с ним в разлуке столько злых годин!"

Но в скорби только плакал паладин.

Доэтта помертвела в миг один.

— От горя увяну!

Эта грустная песня, эта бесхитростная монотонная мелодия бередила старые раны.

Баронесса тяжело вздохнула и отошла от окна. Попробовала вернуться к работе — а в голове звучала другая песня, под которую она некогда предавалась томной грусти.

Но я верна вам до скончанья лет

И чту обет

(Хоть данный мной одной!),

Свой долг святой

Безропотно свершая.

Вас древний род возвёл

На знатности престол,

Мою ж любовь отмел, -

Для вас не столь знатна я.

Вы для меня затмили целый свет, -

Отказа нет

Для вас ни в чем от той,

Кто день-деньской

Все ждет, изнемогая,

Чтоб ожил тихий дол

И вестник наш прибрел

Иль пыль клубами взмел

Скакун ваш, подлетая.

Не выдержав, Жанна разрыдалась.

А со двора донёсся последний куплет жалобной песни:

И основала монастырь вдовица,