Гай Гэвриел Кей - Дорога в Сарантий

— Тебе придется рассказать мне о других, конечно. Нужно знать своих соперниц в городе.

Криспин посмотрел на нее. Он мог представить себе, что сказала бы на это ее птица. И был благодарен, что она молчит. Иначе…

— О, боги! Ты просто ужасна! Ты навлечешь позор на… все!

Криспин поморщился и быстро прикрыл рот ладонью. Очевидно, она не получила приказа замолчать. Было ясно, что у дочери Зотика есть свои методы управлять птицей. Она играла ими обоими, подумал он. Ширин повернулась, улыбаясь про себя, и пошла впереди него по коридору к передней.

— Я зайду еще, — пробормотал Криспин, обернувшись к ней в прихожей. — Можно?

— Конечно. Ты просто обязан зайти. Я приглашу нескольких гостей на ужин ради тебя. Где ты остановился?

Он назвал ей гостиницу.

— Буду искать дом. Полагаю, чиновники канцлера должны мне его подыскать.

— Гезия? Правда? А Леонт встречался с тобой в банях? У тебя влиятельные друзья, родианин. Мой отец ошибся. Тебе не нужна такая женщина, как я, для… чего бы то ни было. — Она снова улыбнулась, понимающее выражение на ее лице опровергало ее слова. — Приходи посмотреть, как я танцую. Гонки колесниц закончились, начался театральный сезон.

Криспин кивнул. Она открыла дверь и отступила в сторону, давая ему пройти.

— Еще раз спасибо за приветствие, — сказал он. Он не знал, почему он так сказал. Поддразнивал. Больше всего. Она сама достаточно его дразнила.

— Вот как! — прошептала Ширин. — Мне не позволяют забыть об этом, да? Мой любимый папочка стыдился бы меня. Он ведь не так меня воспитывал, разумеется. До свидания, Кай Криспин, — прибавила она, на этот раз, выдерживая небольшое, но ясно различимое расстояние между ними. После ее шуточек в его адрес он был доволен, что она хотя бы так среагировала.

— Не целуй его! Не надо! Дверь открыта?

Короткая пауза, затем:

— Нет, этого я не знаю, Ширин! С тобой я никогда не знаю наверняка.

Снова пауза, пока Ширин говорила что-то птице, а потом Криспин услышал, как птица произнесла совсем другим тоном:

— Прекрасно. Да, дорогая. Да, я знаю. Я это знаю.

В голосе звучала нежность, которая перенесла его прямо в Древнюю Чащу. Линон. «Помни обо мне».

Криспин поклонился, чувствуя, как его внезапно накрыла волна горя. Дочь Зотика улыбнулась, и дверь закрылась. Он стоял на портике и размышлял, хоть и не слишком связно. Солдаты Карулла ждали, смотрели на него и оглядывали улицу, которая сейчас была пустынной. Дул ветер. Было холодно, позднее солнце спряталось за крышами домов на западе. Криспин глубоко вздохнул, потом опять постучал в дверь.

Через несколько мгновений она распахнулась. Ширин широко раскрыла глаза. Она открыла было рот, но, видя выражение его лица, ничего не сказала. Криспин шагнул в дом. Он сам захлопнул дверь на улицу.

Она смотрела на него.

— Ширин, прошу прощения, но я слышу твою птицу, — сказал он. — Нам надо кое о чем поговорить.

Городская стража во времена правления императора Валерия Второго находилась в ведении начальника канцелярии Фаустина, как и все гражданские службы, и он управлял ею со всей своей прославленной энергичностью и вниманием к деталям.

Эти черты ярко проявились, когда бывший курьер и подозреваемый в убийстве Пронобий Тилитик был доставлен на допрос в печально известное здание без окон неподалеку от форума Мезароса. Новые положения протокола, установленные квестором правосудия Валерия Марселлином, неукоснительно соблюдались: в присутствии писаря и нотариуса палач разложил свои орудия.

В конце концов ни подвешенные грузы, ни металлические штыри, ни более хитрые приспособления не понадобились. Тилитик сделал полное и подробное признание, как только палач, смерив объект опытным взглядом, внезапно схватил и отрезал клок его волос кривым, зазубренным лезвием. Когда локоны Тилитика упали на каменный пол, он завопил так, словно это его проткнули зазубренным ножом. Затем он начал говорить и выболтал гораздо больше, чем было необходимо. Секретарь все записал; нотариус засвидетельствовал протокол и приложил свою печать. Палач, не выказывая никаких признаков разочарования, удалился. В других комнатах его ждали другие клиенты.

Подробные откровения сделали излишним официальный допрос солдата из Амории, которого остановил и задержал лично верховный стратиг, когда тот предпринял еще одну попытку напасть на родианского художника в общественных банях.

В соответствии с новым протоколом члену суда было приказано немедленно явиться в городскую префектуру. По прибытии туда судье предъявили признание бывшего курьера и те подробности, которые удалось узнать о событиях прошлой ночи и сегодняшнего дня.

По новому Уголовному кодексу Марселлина судья имел широкий выбор. Смертных казней старались в основном избегать как противоречащих духу созидания Джада и в свете милосердия императора, проявленного после мятежа, но существовало множество штрафов, отсечение органов, нанесение увечий, различные сроки ссылки или тюремного заключения.

Дежурный судья в тот вечер оказался болельщиком Зеленых. Убийство двух простых солдат и болельщика Синих было делом серьезным, конечно, но родианин, который был единственной важной фигурой в этой истории, не пострадал, а курьер добровольно признался в своих преступлениях. Шестеро преступников убиты.

Судья едва успел сбросить тяжелый плащ и сделать глоток-другой вина из принесенной ему чаши, как уже постановил, что вырвать Тилитику глаз и порвать ноздри, чтобы заклеймить его как преступника, будет подходящим и достаточным наказанием. Вместе с пожизненной ссылкой, разумеется. Такому типу нельзя позволить остаться в Городе. Он может дурно повлиять на благочестивых граждан.

Солдату из Амории, как обычно, поставили на лоб клеймо раскаленным железом как потенциальному убийце и — конечно — лишили места в армии и пенсии. Его тоже отправили в ссылку.

Все это было проделано быстро и эффективно, и судья даже успел допить вино и обсудить с нотариусом смачные сплетни о молодом актере пантомимы и одном очень знатном сенаторе. Он вернулся домой как раз к вечерней трапезе.

В тот же вечер был вызван хирург, работавший по контракту в городской префектуре, и Пронобий Тилитик лишился левого глаза, а его ноздри выжгли раскаленным кинжалом. Эту и следующую ночь ему предстояло лежать в больнице префектуры, а потом его в кандалах должны были переправить через гавань в порт Деаполис и там отпустить, после чего он, одноглазый и заклейменный, должен был отправиться скитаться по просторам Империи или господнего мира за ее пределами, куда ему вздумается.