Джон Толкин - Содружество кольца

Гимли низко поклонился.

Когда все гости собрались и сели перед Владыками, Келеборн обвел их взглядом.

— Вас здесь восемь, — сказал он. — В путь должно было выйти девять, так гласило послание. Может быть, Совет решил что-нибудь изменить, а мы об этом не слышали? Элронд далеко, вокруг нас стягивается Тьма, в этом году тени удлинились.

— Нет, намерения Совета не изменились, — заговорила Владычица. Ее голос был чистым и музыкальным, глубоким и неожиданно низким для женщины. — Вместе с Отрядом вышел Гэндальф Серый, но он не переходил наших границ. Скажите, где он, ибо я очень хочу поговорить с ним. За пределами Лотлориэна он мне не виден. Он далеко, его окружает серый туман, и пути его ног и мыслей от меня скрыты…

— Увы! Гэндальф Серый пал во Тьму! — произнес Арагорн. — Он остался в Мории, откуда не сумел выбраться.

При этих словах все присутствующие эльфы горестно ахнули.

— Это страшная весть, — сказал Келеборн. — Самая зловещая за все годы печальных событий. — Он повернулся к Халдиру и спросил по-эльфийски: — Почему мне ничего об этом не сказали?

— Мы ничего не говорили Халдиру о нашем Походе, — ответил вместо него Леголас. — Сначала нам было не до рассказов от усталости, и опасность шла за нами по пятам, а потом мы на время почти забыли свое горе, идя в радостном покое по дорогам Лориэна.

— Горе наше велико, — сказал Фродо. — Наша потеря невосполнима и никогда не забудется. Гэндальф был нашим вожатым, он провел нас через Морию, а когда мы уже теряли надежду, он нас спас и сам погиб.

— Расскажите нам все, — сказал Келеборн.

Тогда Арагорн рассказал все, что случилось на пути к Перевалу на Карадрасе и в последующие дни. Он поведал о Балине и найденной Книге, о сражении в Зале Мазарбул, об огне, узком Мосте и появлении Ужаса.

— Великое Зло древнего мира это было, — сказал Арагорн. — Я такого никогда не видел: Огонь и Тень одновременно, сила и ужас.

— Балрог это был, слуга Моргота, — сказал Леголас. — Самый страшный после Того, кто засел в Черной Башне.

— Я увидел на Мосту глубинный ужас самых черных снов, Великое Лихо Дарина, — сказал Гимли чуть слышно, и страх был в его глазах.

— Увы! — сказал Келеборн. — Мы давно догадывались, что под Карадрасом залег Ужас. Если бы я узнал, что гномы в Мории опять его разбудили, я бы запретил тебе и всем твоим спутникам переходить наши северные границы. А Гэндальфа можно было бы назвать безумцем, ибо из мудрого безумным должен был стать тот, кто без необходимости пошел в Морийскую западню…

— Кто так рассудит, поступит опрометчиво, — строго произнесла Галадриэль. — Гэндальф ничего в жизни не совершал без необходимости. Те, кто шел за ним, не знали всех его замыслов. Их нельзя винить за то, что сделал их вожатый, что бы с ним самим ни случилось. Не жалей, что приветил гнома. Если бы наш народ был далеко и надолго изгнан из Лотлориэна, скажи, кто из галадримов, включая Келеборна Мудрого, оказавшись вдруг рядом, прошел бы мимо старинных жилищ, даже если бы здесь поселились драконы? «Холодны ключи Кибель-Налы и темна вода Келед-Зарама. Прекрасны были многоколонные чертоги Казад-Дума в незапамятные дни, пока не погибли Великие в подкаменных глубинах…»

Владычица посмотрела на хмурого и печального Гимли и улыбнулась. А гном, услышав легендарные названия на своем древнем языке, посмотрел ей в глаза, и ему показалось, что он собирался проникнуть в сердце врага, а встретил в нем любовь и понимание. Лицо его выразило сначала удивление, а потом он сам улыбнулся в ответ.

Он неловко встал, поклонился по-гномьи и сказал:

— Живая земля Лориэна еще прекрасней, а Владычица Галадриэль превосходит красотой все сокровища подземного государства!

Стало тихо. Наконец, опять заговорил Келеборн:

— Я не знал, что вам пришлось так трудно в пути. Пусть Гимли забудет мои необдуманные слова: я говорил в волнении сердца. Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь вам, каждому по мере его нужд и желаний, и особо невысоклику, на кого возложена великая ноша.

— Нам ведома цель вашего похода, — сказала Галадриэль, взглянув на Фродо. — Но говорить об этом открыто мы будем не здесь. Может быть, не напрасно вы пришли в нашу землю за помощью. Сам Гэндальф ясно хотел этого. Ибо Владыку Галадримов считают мудрейшим из эльфов Средиземья, и никакие короли не могут давать такие дары, как он. Он жил на Западе, когда только всходила заря мира, и я жила с ним бесчисленные годы; когда пал Нарготронд, а потом Гондолин, я перешла через горы, и уже многие века мы не сдаемся, хотя вынуждены были отступить. Это я собрала первый Белый Совет Мудрых, — если бы мои замыслы исполнились, его бы возглавил Гэндальф Серый, и все, вероятно, пошло бы иначе. Но даже сейчас мы еще надеемся. Я не стану давать вам прямых советов: делайте так или поступайте иначе. Ибо помочь вам я могу не делом, не решением и не выбором, а только знанием прошлого и настоящего и частично того, что будет. Но я скажу вам, что ваш Поход — это путь по лезвию меча над бездной! Если вы оступитесь — все погибнет. Все. Пока Отряд крепок верностью, есть надежда.

С этими словами она устремила на них приковывающий взгляд и в полном молчании, словно изучая, пронизала глазами каждого. Никто, кроме Леголаса и Арагорна, не смог спокойно выдержать этот взгляд. Сэм покраснел до корней волос и опустил голову.

Наконец, Владычица Галадриэль отпустила их.

— Не смущайтесь сердцем! — сказала она. — Сегодня спите в мире.

Друзья облегченно вздохнули и почувствовали, что страшно устали, словно их долго допрашивали, хотя пока Галадриэль смотрела на них, не было произнесено ни слова.

— Теперь идите! — сказал Келеборн. — Вы устали от горя и трудов. Ваш Поход прямо не касается наших дел, но вы останетесь в нашем городе, пока полностью не исцелитесь и не отдохнете. Сейчас не будем говорить о продолжении пути.

В ту ночь, к большому удовольствию хоббитов, Отряд расположился на земле. Эльфы поставили для гостей шатер между деревьями у фонтана, приготовили мягкие ложа, мелодичными эльфийскими голосами произнесли пожелания покоя и отдыха и ушли. Некоторое время перед сном друзья поговорили — о том, как провели прошлую ночь на деревьях, как шли после нее, вспомнили Владык Лориэна, но того, что было перед этим, не коснулись — не смогли.

— Сэм, а ты почему покраснел? — спросил Пипин. — Быстро ты раскололся; можно было подумать, что у тебя совесть нечиста. Надеюсь, ты не замышляешь ничего похуже, чем стащить с меня одеяло?

— И в мыслях у меня ничего такого не было, — ответил Сэм, не расположенный шутить. — Если хотите знать, я перед ней будто голый стоял, и она мне смотрела прямо в душу. И спрашивала: что бы я сделал, если бы она предложила мне перелететь прямо в Хоббитшир в уютную норку с садиком… собственным!