Гарри Тёртлдав - Мечи легиона

Все больше макуранцев приближалось к Норгазу. Битва возобновилась с прежней силой.

— Прочь с дороги! — нетерпеливо кричал Туризин Гавр, пробиваясь на своем жеребце сквозь ряды халогаев. Император чуть было не наехал лошадью на Горгида — грек недостаточно быстро посторонился.

И в этот миг Туризин столкнулся лицом к лицу с Норгазом. Позолоченные доспехи Императора и серебряные латы макуранца были в царапинах и вмятинах после жестокого боя.

— Я предпочел бы Авшара, но на худой конец сгодишься и ты, — сказал ему Туризин.

Оба мастерски владели искусством верховой езды и сперва испытали друг друга в бою на копьях. Туризин атаковал первым, уклонившись от удара вражеского копья и бросив своего серого жеребца на Норгаза. Вырвав из ножен саблю, Туризин молниеносным ударом обрушил ее на противника.

Норгаз выронил копье и принял удар сабли на защищенный кольчугой рукав. Его рот под навощенными усами исказился от боли. Спустя мгновение макуранец уже выхватил саблю из ножен и успел увернуться от следующего выпада Туризина.

Марк уловил только несколько мгновений их схватки, поскольку сам в этот момент отчаянно отбивался от врагов. Он не видел короткого сражения, которое произошло, когда еще один макуранец бросился на Гавра со спины. Один из императорских гвардейцев-халогаев разбил ударом топора его копье, после чего двумя страшными ударами сбил врага с лошади.

Миг спустя один из макуранцев Норгаза убил северянина, однако вмешаться в поединок между своим командиром и Туризином не посмел.

Удар Туризиновой сабли пришелся по запястью Норгаза, и рука макуранца онемела. Макуранец понял, что теперь подвергается смертельной опасности. Имперцы громко завопили от радости, а макуранцы застонали, когда сабля выпала из его руки. Следующий удар Императора должен был стать смертельным.

Норгаз пригнулся, но недостаточно низко. Удар рассек ему щеку до зубов, и он покачнулся в седле. Макуранские копейщики бросились ему на помощь и оттащили его назад, в свои ряды, прежде чем Гавр успел добить поверженного противника.

— Они вот-вот сломаются! — крикнул Туризин, взмахнув своей окровавленной саблей. Он бросил пехотинцев в очередную атаку.

Но макуранцы, однако, оказались крепки, как железо. Уже пятьдесят их поколений воевали с Видессом. Им не требовался командир, чтобы продолжать сражаться.

Марк прислушался, чтобы узнать, что происходит на другом фланге, напротив потрепанного видессианского центра. Ему совсем не понравилось то, что он услышал. Йезды, несомненно, одолевали левое крыло. Даже до того, как Марзофл со своими бойцами вырвался из боевой линии, левый фланг оставался самым уязвимым местом в имперской армии. У видессиан не было достаточно хаморов и хатришей, чтобы защитить солдат Туризина от лучников. Судя по крикам, левое крыло видессиан было уже изрядно смято. Если оно сломается или если степняки отрежут его от холмов, прикрывающих тыл имперской армии, то йезды легко смогут зайти Туризину в спину и нанести удар сзади. При одной мысли об этом холодок пробежал у Скавра между лопаток. Именно так в свое время Марагха превратилась в катастрофу.

Трибун огляделся по сторонам в поисках Виридовикса. Если бы вместе с Авшаром исчезли все макуранцы, тогда судьба битвы наверняка могла бы переломиться… Но Виридовикса нигде не было видно. Густая цепь макуранских конников и рослых халогаев разделила его и Марка. Римлянин побежал было в ту сторону, где, как он думал, находился Виридовикс. Но в сутолоке боя двигался он так же тяжело и медленно, как в тот момент, когда пробивался к Авшару.

Какой-то всадник сильно хлопнул его по плечу. Трибун извернулся и выбросил вперед руку с мечом, думая, что его атакуют. Туризин Гавр стремительно отбил удар. На лице Императора застыло все то же жесткое, напряженное ожидание.

— Они перемалывают нас на левом крыле, и я ничего не могу поделать — все наши резервы уже использованы. — Гавр сжал рукоять сабли с такой силой, что костяшки его пальцев побелели. — Фос! Я надеялся, что они рассеются, как дым, после гибели проклятого колдуна. Кстати, если я хорошо тебя знаю, — ведь ты задумывал это все уже давно, а?

Марк изобразил скромное пожатие плеч:

— Получилось лучше, чем я ожидал. Честно сказать, я здорово боялся, что провалюсь в ад следом за ним.

К Туризину пробился гонец на усталой, взмыленной лошади, тяжело поводящей боками. Он подъехал прежде, чем Император успел ответить Марку.

Трибун и халогаи вместе отбили нападение еще одного макуранского всадника. Марк сумел ранить лошадь макуранца, но воин отскочил в сторону и спасся.

Когда римлянин снова повернулся к Императору, у того сделалось такое бледное и неподвижное лицо, словно оно было высечено из мрамора.

— Плохие известия? — спросил трибун. Ему пришлось громко кричать, чтобы его услышали сквозь вопли и лязг оружия; пыхтение, проклятия, боевые выкрики, стук копыт и дикое ржание лошадей, стоны и крики раненььх и умирающих людей и животных — все это сливалось в один бесконечный страшный шум битвы.

— Пожалуй, можно сказать и так, — отозвался Гавр мертвым, пустым голосом. — Наблюдатели на холмах заметили клубы пыли, приближающиеся вон оттуда. Они движутся в нашем направлении. Это не наши солдаты. — Гавр бросил взгляд на солнце, которое уже ушло далеко на запад. — Мы могли бы продержаться до наступления темноты, и это спасло бы нас. Но сейчас…

Он не договорил. Марк легко закончил фразу за Туризина. Если макуранцы и йезды вызвали на помощь свежие подкрепления — все пропало. Туризину не выстоять против их объединенной атаки. Он даже не сможет отступить в полном порядке, не подвергаясь опасности оголить фланги.

— Так пусть заработают право убить нас дорогой ценой, — сказал трибун.

— А что еще нам остается делать? — В глазах Императора горело мрачное мужество. — Всё это, все жертвы — всё впустую, — проговорил он, борясь с отчаянием. Император произнес эти слова так тихо, что Скавр едва их расслышал. — Йезды поглотят наши западные провинции… Гражданская война вспыхнет с новой силой… Даже после того, как ты разделался с Авшаром, римлянин, — даже после этого проклятый колдун, похоже, в конце концов вышел победителем. — И почти неслышно он добавил: — И пусть Фос спасет Алипию и мое дитя, если никто другой не сможет этого сделать…

Он говорил, подумал Марк, как Цинциннат или какой-то другой из героев легендарного прошлого ранней Римской республики. Все они думали сперва об интересах своего отечества и только потом — о безопасности своей семьи. Но гражданская доблесть не спасла от гибели древних героев, и трибун понимал, что нечто подобное может случиться и сейчас.