Маргарет Уэйс - Кузница души

Обучение может занять у него годы, но…

Приступ кашля прервал его работу. Кашель был болезненным, пугающим, отнимающим силы. Его горло сужалось спазмами, он не мог дышать, и каждый раз, когда судороги становились особенно сильными, он думал, что не сможет снова сделать вдох, что задохнется и умрет.

Это был один из таких сильных приступов. Он с трудом боролся за каждый глоток воздуха. От недостатка воздуха у него закружилась голова, а перед глазами поплыли круги, так что, когда он снова обрел способность дышать без усилий, то чувствовал себя таким слабым и усталым, что уронил голову на руки и обмяк в кресле, чуть не плача. Его пострадавшие ребра немилосердно болели, горло горело от кашля.

Заботливая рука коснулась его плеча.

— Рейст? Ты… с тобой все хорошо?

Рейстлин выпрямился, сбросил руку брата.

— Что за идиотский вопрос! Даже для тебя. Разумеется, со мной не все хорошо, Карамон, — Рейстлин вытер губы платком и, заметив, что на нем остались пятна крови, быстро сунул его в секретный карман своих новых алых одежд.

— Могу я чем–нибудь тебе помочь? — терпеливо спросил Карамон, не обращая внимание на раздражение брата.

— Можешь оставить меня одного и прекратить беспокоить меня, пока я занят! — огрызнулся Рейстлин. — Ты собрал вещи? Надеюсь, ты не забыл, что мы уезжаем через час.

— Если ты уверен, что достаточно хорошо себя чувствуешь… — начал Карамон. Поймав угрожающий и раздраженный взгляд брата, он прикусил язык. — Я… я пойду собираться, — сказал он, хотя собрал все вещи еще три часа назад.

Карамон на цыпочках начал красться к выходу. Он честно думал, что ведет себя тихо, хотя на самом деле, скрипя, звеня, бряцая и стуча всем своим облачением и оружием, производил больше шума, чем целая армия горных гномов на параде.

Рейстлин снова достал из кармана платок, мокрый от его собственной крови. Один долгий миг он смотрел на него, размышляя.

— Карамон, — позвал он.

— Да, Рейст? — Карамон повернулся в радостной готовности услужить. — Я могу что–то для тебя сделать?

Им придется провести вместе много лет, вместе трудясь, вместе деля кров и пищу, вместе сражаясь. Карамон видел, как брат убил его. Рейстлин видел, как убивал сам.

Удары молота. Один за другим.

Рейстлин глубоко вздохнул:

— Да, братец. Ты можешь кое–что для меня сделать. Пар–Салиан дал мне рецепт микстуры, которая может облегчить мой кашель. Ты найдешь рецепт и его составляющие в моей сумке, там, на стуле. Если бы ты смешал их для меня…

— Конечно, сделаю, Рейст! — возбужденно сказал Карамон. Он не мог выглядеть более довольным, даже если бы брат осыпал его горой стальных монет и драгоценных камней. — Я не видел чайника, но я думаю, он должен быть где–то здесь… Ой, вот же он. Думаю, я просто его не заметил. Ты работай, не волнуйся. Я только отмерю этих листьев… Фу, они отвратительно пахнут! Ты уверен?.. Хорошо, хорошо, не обращай внимания, — торопливо добавил Карамон. — Я сделаю этот чай. Может, на вкус он лучше, чем на запах.

Он поставил чайник на огонь, склонился над ним, отмеряя и смешивая листья так тщательно и осторожно, как гном–механик выполняет цель своего Поиска Жизни.

Рейстлин вернулся к чтению.

«Магиус ударил тролля по голове своим посохом. Я поспешил к нему на помощь, ибо тролли известны крепостью своего черепа, а посох волшебника выглядел не особенно опасным оружием. К моему удивлению, тролль рухнул замертво, как если бы его ударил небесный гром».

Рейстлин аккуратно записал в своей книге: «Посох, по–видимому, увеличивает силу удара».

— Рейст, — сказал Карамон, поворачивая голову от закипающего чайника, — я только хочу, чтобы ты знал. Насчет того, что случилось… Я понимаю…

Рейстлин поднял голову, оторвался от книги. Он не глядел на брата, а уставился мимо, в окно. Башню окружал Вайретский Лес. Своими глазами он видел увядающие листья, потом их сменили голые черные ветви, а за ними гнилые пни.

— Ты никогда больше не заговоришь со мной или с кем–то другим о том, что произошло, братец. Ты понял?

— Конечно, Рейст, — мягко сказал Карамон, — я понял. — Он вернулся к своему занятию. — Твой чай почти готов.

Рейстлин закрыл книгу, которую читал. Его глаза болели от напряжения, с которым он разбирал старомодный витиеватый почерк писца и переводил для себя кошмарную смесь древнего Всеобщего языка и военного жаргона, обычного для солдат и наемников.

Размяв руку, уставшую держать перо, Рейстлин запихнул книгу в сумку на поясе, чтобы продолжить ее изучение по пути на север. Они не возвращались в Утеху. Антимодес рассказал близнецам о знатном человеке, который нанимал воинов и был бы только рад нанять еще и военного мага. Антимодес также собирался ехать на север, и пригласил молодых людей присоединиться к нему.

Рейстлин с готовностью согласился. Он собирался узнать от архимага как можно больше, прежде чем они расстанутся. Он надеялся, что Антимодес возьмет его в ученики, и даже осмелился попросить его об этом, но Антимодес отказался. По его словам, он никогда никого не обучал. У него не хватало терпения. К этому он добавил, что в ученичестве открывается мало возможностей продвинуться вперед. Рейстлину будет лучше учиться самому по себе.

Это было, мягко говоря, отговоркой (сказать, что маг Белых Одежд лжет, было нельзя). Все остальные маги, прошедшие Испытание, были взяты в ученики. Рейстлин долго раздумывал о том, почему он стал исключением. В конце концов он решил, что это как–то связано с Карамоном.

Его брат громко стучал чайником, проливая кипяток на пол и рассыпая лекарственные травы.

Хотел бы я вернуться в дни своей юности?

Тогда мое тело казалось мне слабым, но оно было сильным по сравнению с той хрупкой конструкцией костей и плоти, в которую я заключен сейчас, которая держится вместе только лишь силой моего духа. Вернулся бы я назад?

Тогда я смотрел на красоту и видел красоту. Теперь, смотря на красоту, я вижу ее — поблекнувшей, истаявшей и мертвой, унесенной течением реки времени. Вернулся бы я назад?

Тогда мы были близнецами. Вместе в материнской утробе, вместе после рождения, и сейчас все еще вместе, но уже раздельно. Узы братства, родства между нами перерезаны и не будут связаны снова. Вернулся бы я назад?

Закрыв книгу своих драгоценных записей, Рейстлин взял перо и написал на обложке:

«Я, Маг».

И быстрым уверенным движением подчеркнул надпись.

Эпилог.

Однажды вечером, когда я занимался своей обычной работой — записью хроники истории мира — Бертрам, мой верный, но временами надоедливый слуга, прервал мое занятие и попросил меня отвлечься на время.