Алексей Пехов - Страж. Тетралогия

Сверкнула серебристая вспышка попавшей в цель стрелы. Я на миг прикрыл глаза, а когда открыл — там, где только что стояла София, уже ничего не было, я лишь успел заметить, как хвост гигантской змеи мелькнул и исчез в траве.

Где-то позади огромное чудовище крушило деревья, пытаясь выбраться на поле, а я смотрел, как виенго расстреливает тех, кого пророчица назвала ваула-каэно. После каждого попадания стрелы во все стороны летели стружки, каменная крошка, кровавые ошметки и клубы дыма.

Гуэрво бил хладнокровно, натягивая тетиву страшного лука, на секунду замирая, разжимал пальцы, отправляя стрелу в полет, и тянулся к колчану за следующей.

За спиной раздался грохот и треск, который заглушил кошмарный вой. Гигант вырвался из лесного плена, и от его поступи дрожала не только земля, но и мои колени. Необъяснимое чувство страха, страха противного, липкого, сковывающего холодом сердце, туманящего разум, накрыло меня с головой, точно ледяная океанская волна, во всю свою мощь обрушившаяся на берег. Легкие сжало, я попытался вдохнуть, с ужасом понимая, что воздуха стало не хватать.

Помог виенго. Его пальцы впились мне в плечо, встряхнули, и ужас померк, отступил.

— Не надо бояться, аэрго.

Его колчан был пуст, но две твари уцелели и все так же двигались к нам. Одну отвлек шапри, носясь вокруг нее на блохе и орудуя коротким топориком, другой оставалось пройти шагов сорок.

— Как я это не люблю, кто бы знал, — устало вздохнул Гуэрво. — Потом всегда начинается мигрень. Подержи, пожалуйста, лук.

Его лицо расползлось, запузырилось, глаза ввалились, нос вытянулся, а рост скакнул вверх, и я, забыв обо всем, смотрел на существо, похожее на золотистого, могучего оленя, с изящной шеей и острыми, как копья, рогами.

Виенго взрыхлил копытом землю, низко, гортанно закашлял и, наклонив лобастую голову, бросился в атаку. В этот момент грохнуло так, что я упал на колени, зажимая уши. Было чертовски больно, словно кто-то огрел меня доской по голове, и я полностью потерял ориентацию.

Гуэрво, уже в своем облике, привел меня в чувство в тот момент, когда горячий, сухой шквал ветра обжег мне кожу.

Я встал, опираясь на плечо виенго, чувствуя, что по шее за воротник течет кровь. Ноги подкашивались, меня довольно крепко оглушило, и стоял я только благодаря поддержке моего спутника. Приходилось признать, что в этой схватке я оказался совершенно бесполезен. Думается, если бы со мной не было Софии и виенго, я бы уже валялся мертвым.

— Забери меня дьявол! — ошеломленно просипел я, тараща глаза и думая, что от удара у меня начались галлюцинации.

Ручья, давшего название этой местности, больше не существовало, он попросту испарился. В центре поля вздулся холм, а ближе к лесу земля, наоборот, сдвинулась, и огромный оползень снес большое число деревьев. Но мой взгляд был прикован к бушующему серебристому смерчу или чему-то, очень на него похожему. Мощная воронка всасывала в свое чрево траву и землю, внутри ее полыхали молнии, и во время этих вспышек появлялся силуэт страшного чудовища, что сейчас сражалось с Софией.

Не знаю, что создала пророчица, но даже с моим скудным знанием о магии, смело можно сказать, что передо мной разворачивалось мощнейшее волшебство. Стихийное, темное, первобытное, от которого у нашей инквизиции случился бы форменный припадок, и клирики бы выстраивались в очередь и платили по золотому дукату, чтобы им позволили подкинуть хвороста в костер такого колдуна. Потому что по официальной церковной доктрине на такие фокусы были способны лишь архангелы, но никак не женщина из Темнолесья.

Гуэрво показал мне, что лучше сесть на землю, и только сейчас я увидел, что он держит левую руку, сжимая свой бок, и его пальцы в крови.

Оленерогий поймал мой взгляд:

— Жить буду, не беспокойся, аэрго. Рана пустяковая, затянется через несколько минут. Надеюсь, Софи не будет возиться с ним слишком долго. Не хочу, чтобы здесь появились действительно серьезные сущности.

— Куда уж серьезнее этой, — пробормотал я.

— Поверь, аэрго, в этих горах водится такое, что все библейские кары и рядом не стояли.

Смерч начал медленно крутиться в противоположную сторону и рассеиваться. Молнии исчезли, синий дым растаял, и по воздуху летала лишь сухая трава. Плоть огромного неведомого создания на глазах превращалась в дерево, покрывалась грубой корой.

Гуэрво отнял руку от раны, с сомнением посмотрел на окровавленные пальцы, достал из кармана платок, украшенный кружевами, вытерся и отбросил в сторону испачканную ткань.

— Надо помочь Софии. Думаю, сейчас она вряд ли может твердо стоять на ногах. А нам их пора уносить. И как можно скорее.

— Я же говорил, что это бесполезно. Чего вы добились, кроме сомнительного удовольствия получить несколько шишек и зуботычин? — Зивий отжал тряпку и положил на лоб страдающего от мигрени Гуэрво.

— Не жужжи, пожалуйста, — попросил виенго. — Я разрешил тебе присутствовать, но никак не жужжать.

— Я еще и спеть могу.

— Тогда попрошу Файрварда, чтобы он тебя все-таки сожрал. Ты бываешь очень настырен и не понимаешь вежливых просьб.

Я слушал их негромкий разговор краем уха, по десятому разу перепроверяя сложную сеть фигур, на которую потратил несколько часов кропотливой работы. Была глубокая ночь, но благодаря призванным лесным огонькам здесь стало светло как днем.

Все нервничали, хотя старались не показывать вида, так как ночь, когда гибнет кладка, давно наступила и в любой момент можно было ожидать прихода души, которую я так и не смог поймать. Она, по словам Гуэрво, уже должна была появиться, потому что в глубине яиц с каждым часом все отчетливее разгоралось сияние магии.

— Сколько остается до того момента, как они вылупятся? — спросил я у Софии.

Она сидела высоко на камне, успокаивающе поглаживая огромную голову Файрварда. Дракон беспокоился, и его лиловые глаза с ненавистью ощупывали каждый камень, каждое дерево, где мог притаиться тот, кто убивал его потомство.

— Как только наступит утро. Все будет хорошо, Файрвард. Я обещаю тебе. На этот раз все будет хорошо.

Она прижалась лбом к черной, лоснящейся шкуре, и волшебное существо, глубоко вздохнув, положило голову рядом с маленькой женщиной, соглашаясь быть терпеливым.

Проповедник появился, когда я был в самом дальнем конце котловины, натягивая золотистую нить тревоги. Старый пеликан остановился на границе, а затем, следуя моим указаниям, осторожно переступал через ловушки, богохульствуя себе под нос: