Кэтрин Куртц - Год короля Джавана

— Великое утешение, — пробормотал Джаван. — Выходит, служба королю столь тяжела, что вынуждает людей лишать себя жизни. — Он склонил голову, пытаясь скрыть слезы, но на сей раз это ему не удалось. — Он был хорошим священником, Гискард… храбрым, преданным человеком. А теперь он… его ведь даже не похоронят в освященной земле.

— Если вас волнует только это, то мы устроим, чтобы землю освятили после похорон, — отрезал Гискард. — Я попрошу Джорема, пусть рискнет ради этого жизнью, если вас это успокоит. Но ведь на самом деле, вы понимаете, что это не так уж важно. Господь не отринет от себя Фаэлана лишь за то, что его погубили люди, которые пытались представить убийство самоубийством.

С силой втянув в себя воздух, Джаван постарался взять себя в руки. Гискард был прав. Не может ведь быть так, чтобы душа Фаэлана оказалась навеки проклята из-за чужого предательства. Господь, несомненно, все видит и понимает, и примет его в Свое лоно. И пусть Фаэлан умер отлученным от церкви, но это также было незаслуженно.

Слезы струились у него по щекам, когда они с Карланом приподняли обмякшее тело, чтобы Гискард мог перерезать шнур. Затем они уложили Фаэлана на постель, и Гискард отправился за представителями Custodes Fidei, чтобы они пришли засвидетельствовать смерть одного из своих бывших собратьев. Джаван с Карланом остались в комнате священника. Именно там полчаса спустя их обнаружили Хьюберт с Полином, которые привели с собой еще пару стражников. Карлан стоял на часах у двери, а Джаван тихонько сидел на краю постели. Слезы его к тому времени уже успели высохнуть.

— Сир, что здесь произошло? — воскликнул Хьюберт.

— Все ясно, — отозвался Полин прежде, чем Джаван успел подать голос. — Сир, это вы довели его до этого.

— Полин, прошу вас! — резко оборвал его Хьюберт прежде, чем Полин не наговорил лишнего.

Джаван взглянул в сторону гардеробной, радуясь, что может отвернуться от этой парочки.

— Мы нашли его вон там. Он повесился на собственном поясе, — произнес он негромко. — Рядом валялся перевернутый стул. Наверное… это он оттолкнул его. Кроме того, осталась какая-то записка, совершенно бессмысленная, но…

Он не договорил, опасаясь, что если скажет еще хоть слово, то не сумеет сдержаться, и гнев пересилит скорбь — равно как и здравый смысл. Судя по всему, Хьюберт ему поверил, поскольку подошел ближе и неуверенно опустил руку королю на плечо, а Полин тем временем устремился к столу, чтобы прочесть послание. Взяв в руки лист пергамента, он рассыпал монеты и презрительно покосился на них.

— Вы хорошо платили вашему капеллану, сир, — заметил он. — Возможно, это еще одна причина, почему он лишил себя жизни. Едва ли мне следует напоминать вам, что Устав требует, дабы все вознаграждение, получаемое братией, немедленно поступало в казну ордена.

— От своего имени я давал ему небольшие суммы на благотворительность, — ровным тоном отозвался Джаван, твердо решив, что Полину не удастся еще более измарать грязью доброе имя Фаэлана, обвинив его, помимо всего прочего, в своекорыстии. — Вероятно, он зачем-то копил эти деньги.

— Тогда они принадлежат вам, — и Полин смел монеты со стола в ладонь, протянув руку королю. — Возможно, впредь вам лучше заняться благотворительностью самому. Ну же, сир, возьмите их. Здесь не так уж мало.

С трудом сдерживая отвращение, Джаван протянул ладонь, и Полин пересыпал ему монеты. Карлан взирал на происходящее с изумлением, а Гискард торопливо сорвал кошель с пояса.

— Позвольте, сир. Давайте, я возьму. Уверен, мы найдем этим деньгам хорошее применение.

Пересыпая серебро в кошель Гискарда, Джаван подумал, что мог бы предложить несколько возможностей, как использовать эти деньги, и все они были бы не слишком приятны для Полина и того, кто совершил это преступление. Но он заставил себя не думать сейчас о мести. Поднявшись, король вновь взглянул на Фаэлана.

— Полагаю, он не сможет получить последнее причастие от церкви, — негромко произнес он. — Мне очень жаль. Он был хорошим священником.

— Хорошие священники не лишают себя жизни, — благочестиво отозвался Хьюберт.

Прикусив язык, дабы не наговорить лишнего, Джаван склонил голову и все равно прошептал:

— Requiescat in расе.

И с этими словами он развернулся, и вместе с Гискардом и Карланом вышел из комнаты, сознавая, что больше ничего не может сделать для отца Фаэлана.

Глава XXXIII

Ты удалил от меня знакомых моих[34]

В тот же день тело отца Фаэлана предали земле без всяких церемоний и прощальных обрядов на пустыре за городом, поскольку как самоубийца, отлученный от церкви, он не имел права покоиться в освященной земле.

Кроме того, дабы лишний раз подчеркнуть его унижение, те, кто готовили тело к похоронам, сорвали с покойника орденское одеяние и обрили голову, дабы уничтожить все следы тонзуры. Ему не досталось даже гроба, а лишь самый грубый полотняный саван. Несколько слуг-мирян по приказу Custodes Fidei совершили похороны, на которых не присутствовал никто из членов ордена. Джаван также не смог быть там, хотя ему и очень хотелось. Как король, он не имел права быть свидетелем погребения отлученного от церкви, хотя Фаэлан и являлся его исповедником. Но ближе к сумеркам он выехал верхом из города вместе с Карланом и Гискардом, а также дюжиной копьеносцев для защиты, и на обратном пути проехал по пустырю.

Карлана он оставил со стражниками, тогда как они с Гискардом спешились и прошли к неприметному холмику. Он не осмелился преклонить колена, поскольку за ним наблюдало сейчас множество глаз, однако склонил голову и вознес безмолвную молитву за упокой души Фаэлана. Прохладный ветерок с реки трепал его волосы. Пару мгновений спустя он поднял голову и сморгнул слезы.

— Нельзя было позволить ему оставаться, — сказал он Гискарду, невидящим взором уставившись на закат. — Я должен был заставить его уехать. Он бы даже не узнал, что это не его собственный выбор.

— Но если бы вы вправду, сделали это, а они убили бы его в аббатстве, он все равно был бы мертв, и вы бы точно также обвиняли во всем себя, — отозвался Гискард. — Это было не ваше решение. Так решил сам Фаэлан… и Полин, который убил его.

— Но он умер впустую! Если бы даже он к ним поехал, они бы ничего от него не узнали. Он же не хотел участвовать ни в каких интригах. Он мечтал просто быть хорошим священником.

— И он был им, — мягко промолвил Гискард. — Разве не сказано в Священном Писании о добром пастыре, который готов жизнь положить за своих овец?