Дин Кунц - Единственный выживший

Они поднялись уже довольно высоко, почти к самым вершинам обветренных гор, но до Бигбера оставалось еще около двух десятков миль. Посеребренные луной пихты и лиственницы продолжали тревожно и предостерегающе размахивать мохнатыми лапами, засыпая шоссе миллионами высохших иголок и тысячами сорванных ураганом шишек, и Джо приходилось напрягать слух, чтобы за их стуком и за ревом мотора расслышать голос Розы Такер, который звучал все тише, все слабее.

– Возьми меня за руку, – неожиданно попросила она, и Джо вздрогнул от удивления и страха. Он не смел повернуться и посмотреть на нее, он не мог и не хотел этого делать. Он боялся даже искоса, украдкой бросить взгляд в ее сторону, потому что им внезапно овладело детское суеверное чувство, которое твердило ему, что с Розой все будет хорошо до тех пор, пока он своими глазами не увидит ее плачевного состояния, угаданного им по голосу.

И все же он повернулся и посмотрел. Роза сидела, обмякнув, навалившись боком на дверцу и прислонясь затылком к стеклу окна. Она показалась ему такой же маленькой, какой, наверное, ей самой казалась Нина во время бегства по дорогам Виргинии, но даже в слабом свете приборной панели Джо увидел, что ее большие и выразительные темные глаза снова стали такими же властными, какими они были во время их первой встречи на кладбище, и в то же время исполненными сострадания и доброты. Вместе с тем в них прыгали искры какой-то странной радости, которая напугала Джо сильнее, чем могла бы испугать тень смерти.

Когда он заговорил, его голос дрожал гораздо сильнее, чем ее.

– Держись. Уже недалеко.

– Слишком далеко… – прошептала она. – Возьми меня за руку, Джо.

– О, черт!..

– Все в порядке, Джо.

Обочина шоссе неожиданно расширилась, превратившись в наблюдательную площадку, и Джо остановил машину. Перед ним расстилался мрачный и величественный ночной пейзаж. Диск луны, которая, казалось, испускала вместо света пронизывающий холод, замер в самой середине сурового, словно выкованного из стали неба; угольную черноту карабкающихся на гребни лесов оттеняла дикая красота блистающих в лунном свете голых скал; а извилистые шрамы каньонов сбегали куда-то вниз, в темноту, из которой доносился тяжелый, угрюмый гул неспящей реки.

Отстегнув ремень безопасности, Джо повернулся к Розе и взял ее за руку. Ее пальцы были холодными, а ответное пожатие – слабым.

– Она нуждается в тебе, Джо.

– Я не герой, Роза… Я – никто.

– Ты должен спрятать ее. Спрятать как можно лучше…

– Роз…

– Дай ей время… Пусть ее сила растет.

– Я не могу… Мне не под силу никого спасти!

– Мне не следовало начинать сейчас. Придет день, когда она не будет такой… уязвимой. Спрячь ее, Джо, пусть набирается сил. Она… она сама тебе скажет, когда придет ее срок.

Ее расслабленные пальцы начали выскальзывать из его руки, и Джо накрыл ее ладонь второй рукой и крепко сжал, словно надеясь удержать Розу и не дать ей сорваться в пропасть.

Голос Розы Такер был едва слышен, словно она стремительно уносилась от него, хотя на самом деле она даже не шевельнулась.

– Открой… открой ей свое сердце, Джо.

Ее ресницы затрепетали и опустились.

– Нет, Роза, нет!!! Пожалуйста!..

– Все хорошо…

– Прошу тебя, не уходи!…

– Мы еще встретимся, Джо. Там…

– Роза! Нет!..

– Мы еще встретимся…

Джо остался в ночи один. Он по-прежнему сжимал в пальцах ее холодеющую руку и молчал, и только ветер протяжно рыдал над его головой. Глаза Розы уже были закрыты, и он поцеловал ее в лоб.

Указания, которые дала ему Роза Такер, были настолько точными, что следовать им не составляло никакого труда. Домик, который искал Джо, находился не в самом Бигбере и не на побережье Большого Медвежьего озера, а гораздо выше их, на северном склоне горного хребта, густо заросшего березовыми и хвойными лесами. Потрескавшаяся, покрытая выбоинами асфальтированная дорога вывела его к грунтовой подъездной дорожке, в конце которой Джо разглядел небольшой белый коттедж, обшитый внахлест вагонкой и покрытый дранкой.

Возле коттеджа стоял зеленый джип "Вагонер", и Джо припарковал "Форд" вплотную к его заднему бамперу.

Крыльцо из четырех ступенек вело на небольшую крытую террасу, приподнятую над землей на столбах, на которой стояли в ряд три плетеных кресла-качалки с камышовыми спинками. На террасе Джо увидел высокого, атлетически сложенного негра, который смотрел на него, опираясь обеими руками о перила. Под потолком горели две электрические лампочки без абажуров, и их свет ложился на кожу гиганта медно-желтыми бликами.

Девочка ждала на верхней ступеньке крыльца. Она была белокожей и светловолосой; на вид ей никак нельзя было дать больше шести, хотя из-за худобы она казалась довольно высокой для своих лет.

Джо достал из-под сиденья пистолет Седого, подобранный им после схватки на берегу, и, засунув его за пояс джинсов, вышел из машины.

Ветер свистел и визжал, продираясь сквозь частые гребни еловых и пихтовых игл.

Джо приблизился к крыльцу и остановился.

Девочка медленно, словно во сне, спустилась на две ступеньки и замерла. Она смотрела куда-то мимо Джо, и он догадался, что она глядит на его "Форд".

Она знала.

Негр на террасе заплакал.

Впервые за весь год – с тех самых пор, когда, стоя перед дверьми ранчо Илингов, она захотела, чтобы ее звали Ниной, – девочка заговорила, заговорила негромко и жалобно. Глядя на машину Джо, она произнесла только одно слово:

– Мама…

Ее волосы были точно такого же цвета, как у Нины. Косточки у нее были такие же хрупкие и тонкие, как у Нины, и только глаза ее не были серыми, и, как Джо ни старался увидеть перед собой свою Нину, он не мог обмануть себя и поверить, что это его дочь.

Он снова поддался поисково-заместительному стереотипу, снова бросился искать то, что было потеряно навсегда.

Луна плыла над самыми верхушками деревьев, словно воришка, который украл сияние у самого солнца и теперь в страхе и смятении бежит, не в силах надежно спрятать свою добычу. И как и луна, эта девочка тоже была воровкой, обманщицей. Она не была Ниной – она была лишь ее отражением, и ее свет был лишь отраженным бледным сиянием живого, ослепительного огня, который погас год назад.

В этот момент Джо ненавидел ее так, как не ненавидел никогда и никого. Ему было наплевать, кто она на самом деле – искусственно выращенный в лаборатории урод со странными способностями или единственная надежда мира. Он ненавидел ее и ненавидел себя за эту иррациональную, бессильную ненависть, но от этого его бешенство не становилось меньше.

– 17 -