Элизабет Кернер - Эхо драконьих крыл

— Акхор и так погиб там! — раздался пронзительный голос. Мы все повернулись к Идай. Глаза ее были широко раскрыты, а положение тела свидетельствовало о решительном Неприятии. Она пятилась прочь от меня и била крыльями, словно собираясь взмыть в небо. — Это не Акхор! Этого не может быть! Акхор мертв!

Я открыл было рот, намереваясь возразить, но тут понял, что она была права. Подождав, пока эхо ее крика не растворится в тишине, я проговорил — мягко, ласково, изо всех сил стараясь, чтобы голос мой звучал привычно для них:

— Ну же, Идай, Идеррисай, наперсница моя, успокойся. Ты права. Но этим меня не испугать. Я не заплутавшая душа, не творение ракшасов, хотя кости мои… — тут я содрогнулся, — …кости Акхора лежат там, в пещере. Ты права. Имя это — часть моего существа, и вся моя прежняя жизнь вспоминается мне как жизнь одного из нашего Рода; но ныне я создан заново, и мне необходимо новое имя.

— Клянусь Ветрами! — негромко вымолвил Шикрар, пока Идай пыталась взять себя в руки. Он смотрел прямо на меня, и проявление его в замешательстве металось между Страхом, Неприятием, Дружбой, Изумлением и — что меня весьма позабавило — Покровительством над детенышем. — Я слышу тебя, и в речах твоих мне чудится голос моего сердечного друга, но я не верю ни глазам, ни ушам своим. Акхор, Акхоришаан, возможно ли, чтобы ты был пойман и заключен в этом теле?

— Я здесь, Хадрэйшикрар, и я не заключен и не пойман. Хотя мир кажется мне таким громадным! — не в силах больше сдерживаться, я рассмеялся, чтобы доставить облегчение сердцу. — Я словно вновь чувствую себя детенышем, когда смотрю снизу вверх на деревья, находясь у самой земли! Я жив, Шикрар, несмотря ни на что, а ферриншадик во мне наконец-то стих! Взгляни на эти руки, такие ловкие и нежные, и на это гибкое тело! — я попытался поклониться так же, как это делают гедри, и лишь сильная рука Ланен удержала меня от падения. Она рассмеялась, поймав меня, и вновь помогла мне обрести равновесие, что явно приводило ее в восторг.

Я протянул руку — такую мягкую, такую беспомощную, по мнению кантри, и дотронулся до ее щеки. Кончики моих пальцев, хотя тогда я еще не знал этого слова, были невероятно чувствительны. От этого ощущения я задрожал: оно пронизывало не только руки, но весь этот новый сосуд, в котором отныне обретался мой разум. Гладкая кожа Ланен у меня под пальцами была настоящим чудом, подобного которому я и не ведал.

Теперь была моя очередь помянуть Ветров.

— Клянусь Ветрами, Ланен! Этими руками я чувствую малейший вздох ветра. Как же ты могла решиться на то, чтобы обжечь свои руки до костей, чью бы ты жизнь ни спасала? — И тут новое тело вновь удивило меня: мне вдруг стало трудно говорить, ибо я чувствовал, как горло мое сжалось. — О, прости же меня, дорогая, ведь я даже не представлял, каких мук тебе это стоило!

Улыбнувшись, она взяла мои руки в свои.

— Акор, милый мой, я выросла на ферме. Руки мои были покрыты мозолями — это такие места на коже, где она становится жесткой. Происходит это само собой, для защиты, и сперва это немного помогло. У тебя тоже будут такие, дай лишь срок.

Тут она сморгнула, словно удивившись собственным словам, и рассмеялась. Я радостно узнал этот восторженный смех, точно такой же я слышал от нее в первый день, когда она только ступила на остров кантри.

— Может, облик твой и изменился, — сказала она, — но я бы узнала в тебе Акора из десяти тысяч. Кто ж еще способен задавать так много вопросов?

— Зато теперь мне хотя бы не приходится ломать язык, задавая их. С таким ртом звуки твоего языка кажутся мне вполне пристойными.

Ланен

Боюсь, я чуть было не ответила, что теперь ему будет казаться пристойным и многое другое, но умудрилась сдержаться.

— Я смотрю, ты теперь правильно выговариваешь мое имя, — я улыбнулась. — Мне даже недостает того легкого присвиста, который ты всегда добавлял к нему. Но сделанного не воротишь, — с этими словами я повернулась к Идай, все еще стоявшей на почтительном расстоянии от Акора. — Это человеческая поговорка, госпожа, к которой тебе не мешало бы прислушаться. Что произошло, то произошло, нравится ли нам это или нет, и отречение от своего старого друга все равно ничего не изменит. — Мне не хотелось казаться жестокой, но почему ей так трудно было во все это поверить, гораздо труднее, чем нам?

И вместе с этой мыслью пришел и ответ. «Ланен, Ланен. она любила его на протяжении тысячи лет, а теперь он навсегда покинул ее народ».

Я вновь заговорила, на этот раз мягче; мне было стыдно за то, что я показала свой нрав.

— Госпожа Идай, прошу прощения, однако таково слово Ветра Перемен. К добру это или к худу, но ни для кого из нас мир уже никогда не будет прежним. И мы с вами сейчас находимся в самом сердце перемен; так давайте же сохраним нашу дружбу ради нас же самих.

— Отойди-ка, детище гедри, — сказала она мне.

Акор вроде бы уже довольно прочно стоял на ногах, поэтому, вняв ее требованию, я слегка отстранилась.

Она нагнула голову к Акору, впившись в него неподвижным взглядом.

— Однажды я открыла Акхору свое имя, когда была еще слишком молодой и глупой и смела надеяться, что в один прекрасный день он полюбит меня. — Голос ее потряс меня: в нем слышались те же оттенки, что и минувшей ночью, когда она взывала к Акору, охваченному вех-сном. Это был голос скорбящей по возлюбленному. — Известно ли тебе мое истинное имя, коротышка, и знаешь ли ты, когда и где поведала я его Акхору? Ибо только он и я во всем мире знаем это.

Впервые лицо его омрачилось грустью.

— Идай, Идай. Конечно же, мне ведомо твое имя. Но как могу я произнести его перед Шикраром и Ланен? Я не хочу тем самым предать твое доверие. Восемь сотен лет я не произносил его никому, кроме тебя, да и то лишь дважды. У меня нет теперь способности к Языку Истины, госпожа. Чего ты хочешь?

— Скажи мне его, — произнесла она, а я почувствовала, как ее охватывает какое-то неистовое безрассудство. — Произнеси его вслух, гедри Шикрар — Хранитель душ, он все равно узнает его со временем. И уж, конечно, ты без колебаний произнесешь его перед своей драгоценной!

Тут я поклонилась.

— Он не должен этого делать, госпожа. Впрочем, я не стану подвергать тебя опасности, — я вновь поклонилась ей. — Мой отец обещал меня демонам еще до того, как я родилась. Если им когда-нибудь удастся меня заполучить… Я находилась во власти одного из них всего лишь несколько мгновений, и то не могла сопротивляться его воле. А если я не буду знать твоего истинного имени, я не смогу открыть его никому.

Сказав это, я развернулась и пошла прочь, как можно дальше, на противоположный конец поляны, и там заткнула пальцами уши, напоминая самой себе малое дитя.