Гай Гэвриел Кей - Песнь для Арбонны

Таун почувствовал, как мир рушится у него под ногами, словно пришла последняя тьма в конце времен. У него от ужаса перехватило дыхание. Он не мог двинуться с места и испугался, что сейчас упадет.

— Даже не думай о бегстве, — прибавил Гальберт, его низкий голос выражал глубокое презрение. — У меня за спиной четыре лучника, они целятся в тебя, и этого света им более чем достаточно.

На дальнем конце моста раздались гулкие шаги, они приближались из-за спины старейшины, из-за пределов светового круга.

— Им бы его хватило, согласен, — произнес более веселый, спокойный голос. — Если бы они все еще были в сознании и держали в руках свои луки. Все в порядке, Таун, — сказал Блэз де Гарсенк, — мы держим ситуацию под контролем.

Один за другим раздались еще два звука, и кораны рядом с Гальбертом застонали и упали на доски, их мечи с грохотом покатились по дереву. Факел упал, но его подхватила невидимая рука раньше, чем он погас.

— Скажи мне, отец, — сказал Блэз, выходя вперед, на свет, — что внушает тебе такое страстное желание сжигать людей живьем? — Слова его казались шутливыми, но Таун услышал таящееся за ними жесткое напряжение. Он спросил себя, когда отец с сыном в последний раз виделись. Гальберт ничего не ответил; в его глазах при свете факела горела поистине устрашающая ярость.

— Блэз, — раздался из мрака голос с портезийским акцентом, — кажется, твой брат тоже здесь.

— Чудесно! Воссоединение! — воскликнул Блэз снова с притворной веселостью. — Приведи его, Рюдель, дай мне снова взглянуть на это дорогое, доброе лицо.

Гальберт продолжал молчать. Таун не мог смотреть в лицо верховного старейшины. Он опять услышал шаги, и два человека вывели вперед третьего, шагавшего между ними.

— Со всеми остальными мы разделались, — произнес голос, который Таун помнил по Арбонне. — Их примерно пятнадцать, как ты и полагал. — Теперь зажгли еще факелы, и при их свете Таун узнал Бертрана де Талаира.

— Прекрасно справился, Таун, — сказал Блэз, не отрывая взгляда от отца и красивой фигуры стоящего рядом с ним Ранальда де Гарсенка. — Нам тем не менее пришлось сделать предположение, что должен быть доносчик, что тебе необходимо довериться слишком большому количеству людей и все не могут быть надежными. Мы приехали сюда на два дня раньше, чем я тебе сказал, и мои люди следили за дорогами с востока, чтобы увидеть тех, кто явится сюда. Я решил, что мой отец может сам почтить нас своим присутствием. В конце концов, — прибавил он с неожиданно едкой иронией, — он уже несколько месяцев никого не сжигал, да и этот последний раз вряд ли можно считать, так как он не смог сам присутствовать в Аубри. Скажи мне, дорогой братец, тебе там понравилось? Хорошая была охота? Весело тебе было от женских криков?

Ранальд де Гарсенк переступил с ноги на ногу, но ничего не ответил.

Теперь с обеих сторон мимо Тауна проходили люди и входили в замок. Могучий коран из Арбонны по имени Валери остановился рядом с ним.

— Хорошая работа, — тихо произнес он. — Теперь скажи мне, сколько человек внутри? Нам предстоит драка?

— Сколько вас?

— Всего пятьдесят. Но они — хорошо обученные наемники из Портеццы и Гётцланда. Это не вторжение Арбонны в Гораут. Это мятеж изнутри. Мы надеемся.

Таун откашлялся.

— Думаю, примерно половина замка за нас. — Он отстегнул от пояса большое кольцо с ключами. — Этот открывает оружейную комнату — справа на противоположном конце двора, двойные двери под аркой. Жирард, который стоит у меня за спиной, покажет вам. Можно доверять ему во всем. Человек сто или чуть больше могут оказать сопротивление, но они будут плохо вооружены. — Он снова откашлялся. — Я думаю, если эн Блэз даст им знать, что он здесь, то сопротивляющихся может оказаться меньше.

Блэз это услышал.

— Дать им знать? — с притворным негодованием повторил он. — Конечно, я дам им знать. Я — блудный сын, который вернулся домой в распростертые объятия отца. Должна греметь музыка, должны устроить пир с вином и страстными красотками в мою честь. Может, ты поэтому приехал, отец? Чтобы удивить меня теплотой своего приема? — Он говорил лихорадочным, ломким голосом. Стоящий рядом с Тауном Валери де Талаир тихо крякнул, но ничего не сказал.

Таун услышал, что верховный старейшина начал тихо бормотать, не обращаясь ни к одному из них. Каким-то образом голос этого человека, его внутренне напряжение, вызвали тишину в тумане на мосту, и постепенно, с нарастающим ужасом, Таун понял, что верховный старейшина произносит ритуальное проклятие.

— … на вечный холод, царивший до сотворения мира и до появления лун, до того как солнце двинулось по небу и звездам позволено было светить. О священный Кораннос, повелитель льдов и всего божественного пламени, недостоин я в глазах твоих, и все же умоляю тебя, во имя своих древних даров нам, нашли на этого человека бесконечные мучения до скончания веков. Пусть черви поедают его плоть и сердце, пусть он сгниет заживо и почернеет его кровь в жилах. Молю тебя наслать на этого человека, который больше не сын мне…

— Хватит. — Другой голос, полный холодного отвращения. Бертран де Талаир. Сам Блэз молчал, застыв перед лицом того, что делал его отец.

— … дикое безумие и мучительную боль в кишках, слепоту, болячки, распад плоти…

— Я сказал — хватит!

— … все это и еще больше. О священный Кораннос. Молю тебя, чтобы его поразила чума…

Бертран подошел, встал перед Гальбертом, продолжающим произносить самое страшное проклятие из всех известных старейшинам Коранноса, и наотмашь дал ему пощечину открытой ладонью, как бьют слугу. Гальберт умолк скорее от изумления, чем от самой пощечины. Блэз все еще не двигался. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, потом молча закрыл его. Ранальд де Гарсенк, очень бледный, стоял рядом с отцом, чуть не шатаясь.

— Ты все же замолчишь, — свирепо произнес Бертран. — Еще десять слов, и лучник выстрелит. Возможно, твой сын не захочет отдать такой приказ по причинам, которые мне не понятны, но, можешь не сомневаться, я его отдам. Умоляю тебя, не надо испытывать судьбу.

— Кто ты такой? — прорычал Гальберт сквозь стиснутые зубы.

Тут эн Бертран громко рассмеялся, и это был самый странный звук в тумане из всех, которые слышал в эту ночь Таун.

— Это три слова. Осталось семь. Береги свой запас. Но я жестоко оскорблен, я считал, что ты должен знать, как выглядит человек, за убийство которого ты так щедро заплатил прошлым летом.

— Бертран де Талаир, — произнес Ранальд де Гарсенк, это были его первые слова. — Я помню тебя по турнирам.

Глаза Гальберта превратились в узкие щелочки, но он хранил молчание, его тело застыло от гнева. Его руки в перчатках, как видел Таун, непрестанно сжимались в кулаки и разжимались, словно он жаждал вцепиться кому-нибудь в горло.