Евгения Кострова - Калейдоскоп вечности (СИ)

Мэй Ли знала правду, она никогда не была несчастливой в обществе рассудительного, но безумного во гневе человека, она принимала его во всех прегрешениях и пороках, не смея перечить чувствам. Иногда дороги людей скрещиваются небывалым образом. Люди, что могли бы сделать нас счастливыми на всю жизнь, обходили нас стороной, оставляя в памяти слабый и бледный осколок воспоминаний, а те, кому вверяли себя, без жалости вонзали рубящий нож в сердце, выбивая всю волю к сопротивлению на иное будущее.

— Почему Вас беспокоит мое прошлое? — с напускной беззаботностью прошептала Мэй Ли. — Каждый из нас, кому вручается судьба, будь благовидна, иль скорбна, отрекается от прошлого.

Он улыбнулся, указательным пальцем проводя по нижней губе, впиваясь взглядом в ее сдержанное, скованное, остывшее от эмоций лицо, и какое-то время раздумывал над ответом, открыто и беспризорно рассматривая ее одеяние, огибающее ее прекрасный стан.

— Мэй Ли, — сказал мужчина, вставая с пышной софы, а она все продолжала смиренно держать ладони вместе, опустив руки к низу, но горло сжалось при его близости, — ты должно быть позабыла, что теперь за твое благополучие ответственность несу я, а не Ален Вэй. И пусть это займет много времени, я готов ждать, сколько угодно, — он поправил стянувшийся воротник, кожей пальцев в случайности прикасаясь к горячей жилке, бьющейся у ее горла. — И все же, то мое право причинить тебе боль или наслаждение.

Они стояли так близко, что она могла ощущать жар, исходящий от его тела, не обычное человеческое тепло, а раскаленное пламя. Ей много хотелось задать вопросов, например, отчего он не остался на скорбном отпевание? Почему покинул столицу накануне события столетия? Почему так неожиданно появился на пороге дома Алена Вэя, не боясь тревожить одного из величайших убийц Империи? Но из всех вопросов она задала единственно правильный:

— Я не знаю Вашего имени, — отводя взгляд в сторону, и поджимая губы, прошептала девушка. — Как мне следует обращаться к Вам?

— Лиан Юнь, — мгновенно произнес он, чуть откидывая голову назад, словно тот получал удовольствие от того, какой она представлялось его чистому взору, озаренная спело-красным оттенком золотистого отсвета солнца. И как бело-лунная, алебастровая кожа сочеталась с черной тканью кимоно, как опускались плавным взмахом ресницы и сжимались в соке алом губы. Но все исчезло, когда стеклянные границы на двери отодвинули засовы в форме стеблей растений и цветочных бутонов, открывая путь к новым широтам и глубинам корабля. Лиан Юнь вздохнул с легкой тенью сожаления, проходя в переднюю часть залы, ведущей к лестнице, проводившей к журчащим фонтанам под высокими стеклянными сводами, образующих восьмиконечный купол оттенка аквамарина. Внизу простиралась терраса, увитая акациями и меж продольными лабиринтными тропами, ходили павлины, вальяжно расхаживая украшенными золотыми цепями ножками вдоль нежно-сладких ковров и раскрывая многоцветные, узорчатые хвосты.

Белоснежная рысь заспешила к нему, взбираясь по лестнице, сверкая сапфировым ошейником, и лишь достигла его ног, как тут же принялась ласкаться, прижимаясь боком и огибая хвостом ноги, путая любимого хозяина, не отпуская и завлекая всем телом, не желая расставаться, не насытившись ответной приветливостью и милостью. Лиан Юнь в великодушии мягко и торопливо провел рукою вдоль всего тела грациозного хищника, что издавал из груди истомный рык, откликаясь добротою, но его желанный друг спешно отступил, оборачиваясь к юной девушке, остановившееся возле ступеней. Бледная и неподвижная, она придерживалась за каменные перилла, чтобы не упасть, не потерять равновесие на ровной земле, что кружилась под ногами во всех направлениях перед расплывающимся взором.

— Как? — в смертельном неверии произнесла она, не догадываясь, к кому именно обращалась в этот момент. Там внизу, где цвели прекраснейшие цветы, отраженные в белой невинности, стояли те, кого она так старалась позабыть все эти годы. Мэй Ли громко сглотнула, губы тряслись и в глазах темнело, не хватало воздуха, когда она сжала в кулак ткань рубахи на груди, словно в порыве жеста, старалась успокоить сердце. Это было невозможно, но лишь об этом она и мечтала, на краткий миг вновь встретиться с семьей. И хотя прошло так много лет, их лица, исполосованные морщинами, остались прежними, крепкие руки, обнимающие и укачивающие в колыбели, добрый и искренний взгляд.

Мужчина подошел к ней, встав рядом, и наклонившись лицом к нежной щеке, прикоснулся своей щекой, мановением привычным, в блаженстве прикрывая глаза, словно между ними проявилась близость.

— Я знаю очень хорошо, что тебе нужно, Мэй Ли, — говорил Лиан Юнь, притрагиваясь пальцами к ее ладони, прочерчивая по заветным линиям руки краями острых колец, не оставляя ни алых пятен, ни кровавых царапин. И отходя прочь, позволил ей самой решать свой путь. Она не оглядывалась на него, когда он покинул ее, уходя прочь в тень дальних коридоров и, оставляя ее одну со своим выбором. Но выдержка сломилась, и милое дитя опрометью кинулась вниз, спотыкающимися ногами стремясь на встречу, что стала первым павшим барьером. Слабость надтреснула стойкость, душа ожила, возвышаясь в полете счастья. И все еще не зная, подарком то было искусителя или добродетеля, ставший ближним, Мэй Ли сдалась первому павшему соблазну.

Они вышли на улицу, полную людей, но взрослой части населения почти не было видно, среди тех, кто восседал на грязной земле. Перед его глазами стояли с молящими и обездоленными глазами сотни детей, поднявших бесчисленные и непонятные взоры на одного него. И в это мгновение ему показалось, что именно он убил каждого, кто не вернулся из горящего города, а манжеты его Он есть первопричина лишений, которые Скай никогда не сможет искупить за всю свою жизнь, сколько бы лет не уготовила ему судьбоносная тропа. Краем глаза он посмотрел на Лиру, осторожно присевшую на колени возле маленького темнокожего мальчика в оборванной рубахе, и запачканным сажей и кровью лицом, темные кудрявые волосы купались в искрах стального пепла, а из глаз стерлась воля к жизни. Или темнота, что он увидел за пределами невидимых баррикад, выстроенных перед старинной частью города, настолько завладела разумом, что он не в силах вырваться самостоятельно и освободиться от кровавых пут. Ее янтарно-медные кудри сияли червонным златом, а белая кожа рук на кофейных щеках умирающего мальчика, были так не сочетаемы, так неестественны, словно в мирскую жизнь спустилась смертоносная орда из иного измерения. И ребенок был чужим в мироздании, полном спокойствия и радости, которому не дано познать увечий и отчаяния другого бытия. Некогда чистая и опрятная улица была забита толстыми холщовыми мешками, корзинами и повозками с бочонками, здешние переулки теперь походили на место переселенцев, остановившиеся в одном из городов Османской Империи, тщательно собиравшихся, чтобы через несколько дней покинуть его и отправиться в путь. Здесь кипела работа, звучали голоса стариков и юнцов, и, затаив дыхание он вслушивался в наречия благородных и нищенствующих, сосредотачивая слух на отдельных фразах, оттачивая память и восприятие.