Мэри Стюарт - Хрустальный грот

На следующую Пасху, на празднике в честь коронации, король Утер воспылал страстью к Игрейне, жене Горлойса, герцога Корнуэльского. Он осыпал ее знаками внимания на виду у всех придворных; она не отвечала ему. Супруг ее в гневе, не испросив разрешения, покинул двор и со своей супругой и всеми воинами вернулся в Корнуолл. Разгневанный Утер повелел ему возвратиться, но Горлойс отказался подчиниться. Тогда король, не помня себя от ярости, собрал войско и явился в Корнуолл, сжигая города и замки. У Горлойса было слишком мало войск, и он не решился вступить в бой с королем, но поместил жену свою в замок Тинтагел, надежнейшее из убежищ, сам же приготовился защищать замок Димилиок. Утер немедленно осадил Димилиок, заперев там Горлойса с войсками, сам же принялся изыскивать способы проникнуть в замок Тинтагел, чтобы похитить Игрейну. Через несколько дней спросил он совета у одного из своих приближенных по имени Ульфин. «Подай же мне совет, каким образом я мог бы удовлетворить свою страсть, — сказал король, — ибо иначе я погибну, истерзанный муками». Ульфин сказал королю то, что король знал и без него: замок неприступен, — и посоветовал послать за Мерлином. Мерлин был тронут очевидными страданиями Утера и обещал помочь. Своими волшебными чарами придал он Утеру подобие Горлойса, Ульфину — подобие Иордана, друга Горлойса, себя же преобразил в Бритаэля, одного из военачальников Горлойса. Все трое отправились в Тинтагел, и привратник впустил их. Игрейна приняла Утера за герцога, своего супруга, приветствовала его и возлегла с ним. И Утер провел ту ночь с Игрейной, «и она не отказала ему ни в чем, чего бы он ни пожелал». Тогда и был зачат Артур.

В ту же ночь под стенами Димилиока завязалась битва, Горлойс отважился сделать вылазку и погиб. И в Тинтагел приехали посланцы, дабы сообщить Игрейне о кончине ее супруга. Узрев рядом с Игрейной «Горлойса», живого и здорового, они утратили дар речи, но король признался в обмане и через несколько дней женился на Игрейне.

Утер Пендрагон правил еще пятнадцать лет. Все эти годы он не видел своего сына Артура, ибо того в ту же ночь, как он родился, вынесли через потайную дверь Тинтагела и отдали в руки Мерлина, который втайне воспитывал мальчика, пока Артуру не пришло время унаследовать престол Британии.

Во все время длительного царствования Артура Мерлин помогал ему мудрыми советами. Когда Мерлин состарился, он воспылал запоздалой страстью к юной деве по имени Вивиана, которая убедила его в обмен на ее любовь обучить ее своему магическому искусству. Когда он обучил ее всему, что знал, она наложила на него сонное заклятие и заточила, как говорят одни, в пещере близ зарослей боярышника, другие же говорят, что в хрустальной башне, третьи утверждают, что он сокрыт лишь сиянием воздуха вокруг него. Он пробудится вместе с королем Артуром и вернется в час великой нужды Британии.

От автора

Ни один романист, пишущий о Британии раннего средневековья, не осмелится выпустить книгу в свет без списка имен и названий. Принято объяснять, почему ты употребляешь то, а не иное название. Я в этом отношении и менее и более непоследовательна, чем большинство авторов. В этот период истории, когда кельты, саксы, римляне, галлы и бог весть кто еще катались взад-вперед по терзаемой смутами и раздорами Британии, у каждой местности было по крайней мере три названия, и угадать, какому из них отдавалось предпочтение в данную эпоху, совершенно невозможно. В самом деле, рождение короля Артура датируется приблизительно 470 г. от Рождества Христова, а конец пятого века — пожалуй, самый темный период в истории Британии. Но мало того, я взяла в качестве источника своего романа полумифологическое, романтическое повествование, написанное в XII веке в Оксфорде валлийцем (а может быть, бретонцем), который дает имена и названия в форме, на которую оказало влияние норманнское завоевание, с налетом средневековой латыни. Поэтому в моем повествовании читатель найдет Винчестер наряду с Рутупиями и Динас Эмрисом и людей Корнуолла, Южного Уэльса и Бретани вместо думнонов, деметов и армориканцев.

Я руководствовалась прежде всего желанием сделать книгу удобочитаемой. Я старалась по возможности избегать постоянных отсылок к глоссарию, когда читатель вынужден либо постоянно отрываться от чтения, чтобы заглянуть в список имен, либо просто махнуть рукой на глоссарий и читать подряд, совершенно утратив ориентацию. А иностранцам и того хуже: они ищут в глоссарии слово «Каляева», узнают, что теперь это Сильчестер, и по-прежнему пребывают в недоумении, до тех пор пока не заглянут в карту. Так или иначе, книга от этого проигрывает. Поэтому в том случае, когда у меня был выбор, я использовала то название, которое быстрее всего вводит читателя в суть дела. Для этого я иногда заставляла рассказчика перечислять все названия, вставляя даже современные, там, где они не выглядят неуместными, например: «Маэсбели, близ Конановой крепости, Каэрконана, который люди иногда называют еще Конисбург». Иногда я позволяла себе еще большие вольности. Разумеется, в английском тексте, который читателю должен представляться латынью или кельтским диалектом Южного Уэльса, было бы педантизмом называть Лондон «Лондиниумом». Я использовала также современные названия таких мест, как Гластонбери, Винчестер, Тинтагел, поскольку эти названия, будучи средневековыми по происхождению, так наполнены ассоциациями, что они вполне подходят к контексту, где современные образы, скажем, Манчестера или Ньюкасла выглядели бы неуместными. Эти «правила», разумеется, излагаются здесь отнюдь не в укор другим писателям; каждый использует то название, какого требует его работа. И поскольку этот роман является плодом воображения и никто не станет воспринимать его как изложение реальных исторических событий, я позволила себе руководствоваться законами поэзии: лучше всего подходит то, что лучше и живее всего выражает замысел автора и приятнее на слух.

Тот же самый принцип относится и к языку. Повествователь, рассказывая свою историю на валлийском языке пятого века, употребил бы не меньше разговорных слов и выражений, чем использовала я в своем романе; слуги Кердик и Кадаль изъяснялись бы на неком диалекте, в то время как короли говорили бы неким «высоким штилем», как и прорицатели, произносящие пророчества. Я намеренно допускала кое-какие анахронизмы там, где они звучали наиболее выразительно, и местами сдабривала это жаргоном, чтобы оживить текст. Короче, я всюду проверяла свой текст на слух, придерживаясь принципа, что для произведения, являющегося плодом чистого воображения, приемлемо все, что хорошо звучит.