Наталия Осояну - Звёздный огонь

— Заступница, пощади нас… — пролепетала у него за спиной Марлин Краффтер.

Феникс стоял на том же месте — голова низко опущена, руки безвольно повисли вдоль тела. С виду в нем не было ничего необычного — только багровел на шее рубец от удара плеткой, — но Умберто чувствовал, что обратное превращение ещё не завершилось, и приближаться к капитану сейчас не следует.

— Фейра, — прошептал лорд-искусник, самому себе не веря, и теперь моряк обернулся, чтобы увидеть лица спасенных им магусов. Они оба глядели на феникса, и по лицу Марлин ручьями текли слезы, прочерчивая дорожки сквозь пепел и сажу, а в глазах Вейри как будто отражались сполохи отгоревшего пламени.

— Фейра? Я брежу, должно быть… Откуда ты взялся?

— Восстал из пепла! — Крейн вскинул голову, и Умберто невольно вздрогнул: лицо капитана изменилось, похудело, а в разноцветных глазах поселились огоньки — так бывало и раньше, но теперь они и не думали гаснуть, а горели ровно и яростно.

— Заступница… — Краффтер крепче прижал к себе дочь, как будто желая защитить её от пронзительного взгляда своего пламенного собрата. — Как я виноват перед тобой! Прости, прости меня… если бы я только знал…

Усмешка феникса была полна горечи; Умберто ощутил внезапный озноб, когда понял, что она адресована не только Краффтерам, но и ему — предателю, из-за которого погибло столько людей. «Я не виноват! — хотел бы он сказать, но голос пропал. — Я же не хотел этого делать, меня просто использовали!»

Слов не было. Слова сгорели.

— Я вижу… — прошептала Марлин Краффтер, и её отец невольно обернулся, но от Дымки не осталось даже костей. — Я вижу… — повторила девушка, и если бы здесь оказались Эсме, Эстрелла или хотя бы Кузнечик, они напомнили бы Марлин о целителе, который обменял собственную жизнь на её глаза… глаза, которые были незрячими до тех пор, пока белая кошка не отправилась в мир иной, спасая хозяйку.

Но Эсме была далеко. Умберто чувствовал, что расстояние между ними увеличивается, и это могло значить лишь одно: её увозил фрегат. Какой, куда — всё это только предстояло выяснить в будущем.

Если, конечно, у него есть будущее…

— Наш договор остается в силе, — произнес Феникс всё тем же странным голосом, не похожим на прежний. — Вы получите помощь от Лайры, как только я сумею передать ему сообщение. Пока что готовьтесь к войне… благо, теперь вы точно знаете, с кем придется иметь дело.

Краффтер смотрел на своего удивительного союзника и как будто не слушал его.

— Я знал твоего отца, — проговорил он невпопад. — Я должен был заметить, что вы очень похожи.

Феникс взмахнул когтистой лапой.

— Это было давно… Воспоминания легки и невесомы, как пепел, да к тому же не всякий, кто обладает зрением, на самом деле умеет им пользоваться — ведь надо ещё и знать, куда и когда смотреть. А сейчас я ухожу, и даже не буду просить прощения за то, что сделаю с вашим домом и городом…

…Феникс сделал с Ласточкиным гнездом примерно то же самое, что и с тюрьмой, из которой когда-то вызволил Умберто. Помощник шел следом за своим капитаном — следом за огненным вихрем, который разбивал стены, словно они были из карамели, и превращал камни в податливый воск.

Он был похож на звезду, сошедшую с небес.

Умберто всё шел и шел, лелея надежду, что очередная взлетевшая на воздух каменная плита опустится в точности на его голову. Он мог бы уйти, убежать, спрятаться — Крейн не стал бы искать матроса, поддавшегося малодушию, — но желание спастись пропало, сгорело. Ворохом разбросанных карт легли на опаленную землю пустые надежды: быть может, магус и не вспомнил о том, что в Лейстесе только ему одному понадобилась помощь целителя? А вдруг он не поверил Мирре Торну или просто забыл обо всем, что было сказано?..

Умберто шел на казнь, то и дело спотыкаясь, обжигая ступни о не застывшую до конца лаву. Пахло гарью, и дым становился всё гуще, но молодой моряк ничего не видел и не чувствовал. Перед ним проплывали образы недавнего прошлого, чужие воспоминания: жестокая битва на борту «Невесты ветра», череда смертей, и под конец — Хаген, лежащий на палубе в луже собственной крови… Джа-Джинни сражается один против шестерых противников и — удивительное дело! — готов вот-вот отправить их всех к Великому шторму, но как раз в этот миг сверху на него падает сеть…

И Эсме, Эсме, Эсме — далеко, одна среди врагов, совершенно беспомощная.

Когда они добрались до обезлюдевшей пристани, «Невесты ветра» у причала не оказалось, и Умберто ничуть этому не удивился — он же видел смерть Хагена, а это означало, что их корабль захватили и отправили в Аламеду под присмотром оставшихся двух черных фрегатов и неизвестного количества обычных кораблей, лишь игравших роли мирных торговцев в не менее мирном порту. «Мы остались без „Невесты“, Кристобаль!» — по старой привычке проговорил Умберто мысленно, совсем не ожидая, что Крейн обернется… но он обернулся.

Иное пламя погасло не до конца, оставив свой отблеск в полубезумных разноцветных глазах. Все остальные нечеловеческие черты исчезали и того медленней: прошло много времени, прежде чем лицо магуса смягчилось, а место страдальческого оскала заняла еле заметная печальная усмешка. Он подошел к самому краю причала и, глядя на приближающуюся смелую лодочку, летящую над волнами словно на крыльях, произнес вполголоса:

— На этом, пожалуй, историю Кристобаля Крейна можно закончить, написав на его могильной плите что-нибудь в этом духе: «Он был пиратом и умер как пират, забрав с собой на тот свет немало врагов, но и погубив при этом всё, что любил»…

Шум моря

… — Как же ты могла быть со мной так жестока? — спросил Джа-Джинни. — Мы столько времени провели рядом, ты могла бы хоть намекнуть!

— Ты не услышал и не увидел моих намеков, — ответила Лейла, рассмеявшись. — Да это и было бы неправильно.

— Почему?!

— Потому что я не такая, как ты. — Она взмахнула белыми крыльями. — Мы разные, видишь? И я не знаю ничего о своем прошлом — не помню.

— Ну вот… — Он улыбнулся и, протянув руку, осторожно провел по её крылу кончиками пальцев. — А говоришь, мы разные…

Весь путь от Эверры до Аламеды Джа-Джинни проделал в трюме одного из имперских фрегатов — связанный по руками и ногам, с опутанными сетью крыльями. Он горой черных перьев лежал на грязном полу и только глухо шипел на тех, кто приносил сухари и воду; в последнюю, должно быть, что-то добавляли, потому что после нескольких глотков он всякий раз погружался в полудрему. «Гордись! — не преминул бы пошутить Кристобаль Крейн. — Ты вызываешь у них страх, даже будучи совершенно беззащитным!»