Джордж Мартин - Воины

К несчастью для всяких расистских фанатиков, народ Тхикайра этого не сделал. Что не помешало Совету относиться к ним без особого расположения. Равно как и пытаться отказывать им в реализации их законных прав.

«Можно подумать, мы — единственная раса, желающая колоний! Есть еще бартонцы и крепту — так, для начала. А как насчет лиату? Они травоеды, но это им не помешало превратить в свои колонии больше пятидесяти систем!»

Тхикайр сделал над собой усилие, прекратил теребить хвост и глубоко вздохнул. Хватит растравливать старые обиды — это не поможет решить нынешнюю проблему. А если уж говорить беспристрастно — хотя беспристрастным Тхикайр быть не хотел, особенно когда речь шла о лиату, — тот факт, что они странствуют по галактике шестьдесят две тысячи стандартных лет, а шонгайрийцы — всего девятьсот, объяснял эту диспропорцию — по крайней мере отчасти.

«Кроме того, диспропорция вскоре изменится», — мрачно напомнил себе командующий.

Империя основала целых одиннадцать колоний еще до отлета Тхикайра, и представители шонгайрийцев в Совете с непреклонной решимостью отстаивали свое право на основание этих колоний, невзирая на нелепые ограничения, налагаемые Гегемонией, — и на то была причина.

Никто не мог запретить какой-либо расе колонизировать любую планету, на которой не было местных разумных биологических видов. К несчастью, пригодных для жизни планет было не так много и они, как правило, располагались докучливо далеко, даже для цивилизаций, овладевших гиперпространством. Хуже того, на значительной их части — угнетающе большой — уже имелись собственные разумные обитатели. Согласно конституции Гегемонии, для колонизации этих планет требовалось разрешение Совета, и получить его было непросто — куда сложнее, чем в том случае, если бы Вселенная была устроена более разумно.

Тхикайр отлично осознавал, что многие члены Гегемонии уверены, что готовность шонгайрийцев расширять свои владения путем завоеваний объясняется их «извращенной» воинственной натурой (и еще более «извращенным» кодексом чести). И, честно говоря, они были правы. Но истинная причина, никогда не обсуждавшаяся за пределами тайных советов в самой империи, заключалась в том, что существующая инфраструктура, какой бы примитивной она ни была, ускоряла и облегчала развитие колонии. И, что даже еще важнее, э-э... приобретение менее развитой, но поддающейся обучению расы добавляло империи полезной рабочей силы. Рабочей силы, которую — благодаря сентиментальной болтовне Конституции о внутренней автономии членов Гегемонии — можно было держать на подобающем ей месте на любой планете, принадлежащей империи.

А рабочая сила создавала мускулы войны, которая однажды понадобится империи, дабы объяснить прочим членам Гегемонии, куда они могут засунуть все свои унизительные ограничения.

Впрочем, все это мало чем могло помочь в решении его нынешней проблемы.

— Вы сказали, что это, возможно, второй уровень, — произнес командующий. — Почему вы так думаете?

— Учитывая электромагнитную активность и сложность многих сигналов, местные явно пребывают как минимум на третьем уровне, сэр. — Насколько мог судить Тхикайр, Ахзмер счастливее не становился ни в какую. — На самом деле предварительный анализ заставляет предположить, что они уже используют деление атомного ядра — а возможно, и термоядерный синтез. Но хотя на планете имеется по крайней мере несколько источников атомной энергии, их, похоже, очень немного. Фактически их производство энергии построено по большей части на сжигании углеводорода! Зачем любой цивилизации, которая на самом деле достигла второго уровня, заниматься такими глупостями?

Командующий флотом в задумчивости прижал уши. Как и капитану корабля, ему трудно было представить, что у какой-либо расы хватило бы дури продолжать переводить невосполнимые ресурсы, углеводород, на производство энергии, когда они уже могут этого не делать. Ахзмер просто не хотел признаваться в этом даже себе, потому что, если это и вправду цивилизация второго уровня, планета навсегда выбывает из списка разрешенных к колонизации.

— Прошу прощения, сэр, — произнес Ахзмер, осмелев от своих тревог, — но что мы намерены делать?

— Я не могу ответить на этот вопрос сию минуту, капитан, — отозвался Тхикайр чуть более официальным тоном, чем они обычно употребляли в разговорах наедине. — Но я могу вам сказать, чего мы делать не намерены. Мы не намерены допускать, чтобы эти доклады запугали нас и привели к каким-либо преждевременным выводам или действиям. Мы потратили восемь субъективных лет, чтобы добраться сюда, и три месяца — на то, чтобы вывести личный состав из криосна. Мы не станем просто вычеркивать эту систему из нашего списка и переходить к следующей, пока не обдумаем самым тщательным образом все, что нам известно, и не взвесим все имеющиеся у нас варианты. Ясно?

— Так точно, сэр!

— Прекрасно. Однако же тем временем мы обязаны исходить из предположения, что мы столкнулись с куда более совершенными системами наблюдения, чем ожидали изначально. При этих обстоятельствах я желаю, чтобы флот перешел в секретный режим. Приказываю перейти на полный контроль излучений и скрытное ведение разведки, капитан.

— Есть, сэр. Я немедленно отдам приказ.

Мастер-сержант Стивен Бачевски выбрался из бронетранспортера, потянулся, собрал личное оружие и кивнул водителю.

— Иди-ка ты выпей кофе. Я, правда, не думаю, что это затянется надолго, но ты же знаешь, я в предсказаниях не силен.

— Понял, старшой, — ухмыльнувшись, согласился сидевший за рулем капрал. Он нажал на газ, и бронетранспортер с усиленной противоминной защитой покатил прочь, к тенту кухни, расположенной в дальней части лагеря, а Бачевски зашагал к обложенному мешками с песком командирскому бункеру, примостившемуся на крутом гребне горы.

Утренний воздух был разреженным и холодным, но Бачевски, которому до конца пребывания на нынешнем месте дислокации оставалось две недели, к нему уже привык. Впрочем, он и бывал здесь не впервые. И хотя многие из морпехов второй роты считали это место жопой мира, Бачевски за семнадцать лет, прошедших с того момента, как он допустил в свою жизнь армейского вербовщика с обманчиво честным лицом, повидал места куда похуже.

«Вы в таких местах побываете! Такое повидаете!» — разливался соловьем вербовщик. Да, воистину, с тех пор Стивен Бачевски много где побывал и много что повидал. Попутно он был шесть раз ранен, а когда ему исполнилось тридцать пять, его брак распался, по большей части из-за постоянных слишком длинных командировок. Стивен слегка прихрамывал при ходьбе — врачи так и не смогли ничего с этим поделать, — боль в правой руке безошибочно указывала на приближение дождя или снегопада, а шрам, пересекающий левый висок, был хорошо виден под стриженными под ежик волосами, особенно на фоне темной кожи. Но хотя иногда Стивен любил помечтать, как он отыщет того вербовщика, который уговорил его расписаться на подчеркнутом месте, он постоянно оставался на дополнительный срок службы.