Матабар (СИ) - Клеванский Кирилл Сергеевич Дрой
— А то нас прям завалили эксами, — засмеялась Катерина. — Вон, у меня подруга на почтамте работает в Метрополии. У неё, если посчитать все премии и надбавки, и то больше получается. А она, пусть и старшая, но просто наборщица.
— И сколько? — сегодня молчуна, кажется, было не заткнуть.
— А ты что, задумался, уволиться со службы?
— Ты не увиливай, Катерина, сколько она там на почте получает?
Стрелок задумалась.
— Где-то двадцать четыре, двадцать пять эксов в месяц, если годовую премию раскидать.
Плащи, включая Йонатана, присвистнули.
— Вот ведь, — выдохнул Корносский. — а у меня со всеми выслугами и надбавками — двадцать три выходит.
Цасара весь разговор только делала вид, что слушает, а на самом деле, насколько понимал Ардан, она пребывала в некоей форме транса, практически полностью отрешившись от мира. Наверное, только так можно было сохранить рассудок на протяжении плеяды веков.
— А я хотел служить Императору, — тихо произнес тот, что со шрамом не шее. — Мой отец служил. И его отец тоже. И… нет выше чести, чем быть на стороне царской семьи.
— Цари… — фыркнул Йонатан. — Ты нам еще уроки истории Галеса расскажи, Артемий. Честь, достоинство, царская рать… Все это в прошлом. Очень далеком прошлом… Лучше бы зарплату подняли. У меня вон, сапог на зиму нет. А Катерина, небось, платья только на витрине видела.
— Я не ношу платья, — возмутилась стрелок.
— Это все потому, что у тебя денег нет. А вот были бы, чтобы ты тогда делала?
Катерина ненадолго задумалась.
— Уволилась бы со службы, уехала на Пляшущий Полуостров, куда-нибудь прямо к границе с Оликзасией и открыла бы детский приют.
Народ настолько опешил, что даже не смог ничего добавить.
— Цасара, вон, у меня была бы старшим воспитателем. Водили бы детей на море, выращивали виноград, может даже школу бы построили свою.
Йонатан помотал головой и прокашлялся.
— Так, господа, этот разговор мне начинает нравиться все меньше, так что я предлагаю тащить жребий и кто проиграет — бегает двадцать кругов вокруг…
— ГОРОД! — закричали со стороны авангарда каравана. — ВИЖУ ГОРОД!
Столько радости Ардан давно не видел. Яркая, живая, она переливалась улыбками на лицах переселенцев, звенела в воздухе детским смехом и раскатисто гремела несдерживаемыми, грубыми мужскими выкриками, зачастую перемешанными с ругательствами.
Люди обнимались, словно боясь, что их разорвут захлестывающие эмоции и как лодка в шторм, стремились прибиться к плечу такого же, как они.
Арди невольно и сам улыбнулся и перевел взгляд с улюлюкающего Йонатана на Марта.
Они были чем-то похоже. Не внешне, конечно. Манерой речи — изрядно. Даже ругались порой одинаково. Но сходство находилось не в этом.
А скорее как две тропинки, разделявшиеся у перекрестка в разные стороны. И пусть почти одинаковые, но ведущие в диаметрально противоположные направления. Так казалось Ардану, хотя Скасти бы, наверное, сказал, что он просто увидел обратную сторону дерева.
Однажды вредный бельчонок целый день подшучивал над Арди может ли тот увидеть обратную сторону дерева. Одновременно с лицевой…
— Почти по расписанию, — отдышавшись, резюмировал Йонатан. — До Пресного доберемся уже к вечеру, а поезд отходит утром.
На этих словах юноша обернулся назад, в сторону бескрайних прерий. И только где-то далеко на севере, почти у самого горизонта, если сильно присмотреться, можно было заметить тонкую белую полоску ледяных шапок Алькады.
— Пошевеливайтесь, бедолаги! — закричал Йонатан, подгоняя остальных. — Этой ночью я собираюсь спать на кровати, а не на земле!
Караван даже немного ускорился, а Арди, прямо на ходу, достал письмо Анне. Почему-то только в этот момент он понял, что именно должен ей написать.
' Здравствуй, Анна.
Пишу тебе неподалеку от Пресного. Прошло уже больше двух месяцев, как мы виделись с тобой в последний раз и от осознания этого факта становится больно.
Я все время мысленно возвращаюсь в те дни, когда ты приходила искать путь на гору. Мог ли я в тот момент выбраться к тебе?
Наверное нет.
Но я мог попытаться.
Но не сделал даже этого…
Я не знаю, что это значит и что это говорит обо мне… но в последние дни столько всего произошло, Анна… Это сложно описать и еще сложнее объяснить.
Мне бы очень хотелось сейчас встретиться с тобой лицом к лицу, поговорить так, как мы разговаривали раньше. Помнишь, когда засиживались допоздна? Обсуждали какие-то совсем несусветные мелочи, но эти мелочи казались нам таким важными и сложными, что мы взахлеб болтали, пока твоя матушка не напоминала мне, что пора идти домой.
Теперь уже никто не напомнит.
Прости, Анна.
Звучит жалко и, может быть, я и сам жалкий, но… Не знаю. В тот вечер, после ручья, возвращаясь домой я размышлял о нашем совместном будущем, о свадьбе и семье. А теперь понимаю, что не спрашивал твоего мнения. И чего хочешь ты.
Были ли мы друзьями, Анна, которых на миг пленила страсть? Или же эти чувства были настоящими?
Возможно, это не то письмо, что ты хотела бы прочесть. Но один человек сказал мне, что я должен быть честен.
Я не знаю, что к тебе чувствую. И не знаю, связано ли это с тем, что горы Алькады и ты — вы все дальше от меня. Или же то, что тогда произошло на берегу ручья были лишь наши тела, но не сердца.
Я отправлю это письмо прямо сейчас, из Пресного. Я мог бы потерпеть еще десять дней и отправить его из Метрополии, оставив обратный адрес, но так долго ждал возможности поговорить с тобой, хотя бы даже так, в письме, что больше не стерплю.
Я буду приходить на главный почтамт Метрополии каждые две недели. Если ты захочешь мне написать — пиши туда.
Если же я не получу от тебя письма, то буду знать, что…
Я бы хотел написать здесь «До свидания, Анна», но сердце мне подсказывает…'
Арди обернулся и посмотрел на едущего позади Марта, от усердия слегка прикусившего язык и что-то увлеченно пишущего в своем журнале.
А затем посмотрел на Йонатана. Немного угрюмого, коршуном следящего за степями, но… какого-то настоящего. Он был такой, каков есть.
Какими были и Катерина, Молчун, Длинная Шея (это тот, у которого шрам). И Тевона Эллини вместе с Андреем Кальдроном.
Ардан давно уже перестал спрашивать себя кто он — человек или матабар. Но при этом он прекрасно знал, кем не был или не хотел бы становиться.
Поэтому он закончил письмо так, как закончил.
' Прощай, Анна, мой первый друг среди людей.'
Убедившись в том, что больше ничего не хочет добавить, Арди сложил клочок бумаги и убрал во внутренний карман к остальным, что собирался отправить матери.
До самого вечера он сохранял молчание, в основном слушая разговоры Плащей. Те обсуждали вполне обыденные вещи. Отношения, зарплаты, командировочные и то, что им придется навестить семьи погибших и сообщить тем неприятные новости.
Договорились тянуть жребий перед каждым посещением, кто проиграет, тот и выступает в роли злого вестника.
— Не расслабляйтесь, — шикнул Йонатан. — впереди еще десять дней на поезде.
На этих словах разговоры сами собой затихли и оставшийся путь их часть каравана проделала в тишине.
Чем ближе они подбирались к Пресному, тем быстрее солнце пыталось скрыться за горизонтом, окрашивая розовыми оттенками крыши поднимающихся прямо посреди степи домов города.
Выглядело это настолько необычно, что Арди даже ненадолго застыл, пока его не подтолкнула Цасара.
Из бескрайней степи, где горизонт, казалось, тянулся бесконечно, а земля лежала беспрерывно, неожиданно возникли строения. Это было похоже на мираж, как будто кто-то взял росток цивилизации и посадил его прямо здесь, среди равнины. И по мере того, как караван приближался к цели, своеобразный мираж превращался в реальность.
