Вероника Иванова - Право быть

Хорошо, когда тебе не нужны ни оружие, ни доспехи, довольно лишь накинуть на плечи домашнюю мантию, чтобы прикрыть тело от сквозняка! А будь я более уязвим, пришлось бы обвешиваться железом и... Эй, откуда такие странные мысли? Тот звон был чем-то вроде сигнала боевого рога, предвещающего войну? Но я никогда раньше его не слышал. Не мог слышать. Или...

Память резво прогнулась назад, будто собралась поспорить гибкостью с храмовыми танцовщицами из Маддины, и преуспела в своём намерении, коснувшись дна одного из многочисленных провалов истёкшего времени.

...Сотни струн рвали на части сознание, истекающее кровью, словно плоть.

Всего миг.

Целый миг.

— Вызов брошен, — хрипло выдохнул кто-то рядом со мной, и я невольно обернулся.

Жёсткие короткие пряди белоснежных волос показались знакомыми, но сияющая под ними лазурь взгляда смотрела на меня впервые. Такая безмятежная и такая... Опасно бездонная.

— Они будут атаковать?

Девушка, имени которой я не знал, улыбнулась, обнажая клыки:

— Если успеют...

Вызов? Быть того не может. Ни в одном из Драконьих Домов не найдётся смельчак, готовый начать войну в теперешних обстоятельствах. Даже упрямец Скелрон, потерпевший обидное, если не сказать, позорное поражение, не посмел бы более ничего предпринимать, а прочие, пристально или мимолётно наблюдавшие за происходящим, и вовсе предпочли остаться в непроглядной, зато безопасной тени. Но кто тогда потревожил наш покой?

Я не торопился выйти в зал к парадной лестнице, предоставляя Магрит, как единственной хозяйке Дома, право принимать решение, и всё же невольно ускорил шаг, услышав голос, разительным образом изменившийся следом за его обладателем.

— Что за шум и гам, драгоценный?

— Ты знаешь.

Ксо? Точно, он. В чёрно-синей броне, ощетинившейся шипами. Рыжина спряталась меж тугими узлами кос, сплетённых со стальными нитями, кожа бледна, как мел, глаза нe блестят, не мечут молнии, не угрожают глубиной, кажется, что за тонкими изумрудными пластинками и вовсе ничего нет.

— Объявляешь войну? — спросила Магрит, в белоснежном великолепии своих доспехов стоящая на верхней лестничной площадке.

— Объявляю о её неотвратимости. Достаточно всего одного шага, чтобы она началась. И шага не с моей стороны!

Угроза прозвучала вполне серьёзно, и, если бы я не знал другого кузена, умеющего обращать в шутку даже пугающие тело и сознание вещи, поверил бы сразу, но берёг сомнения всё ещё сдерживал натиск холодных волн ленивого удивления.

— Объяснись, драгоценный.

Ксаррон едва заметным кивком указал в мою сторону:

— Если он коснётся хоть одной Нити моих владений, я ударю. И предупреждений больше не будет.

— Что ты ставишь в вину моему брату? — тоном, казалось, ставшим ещё ровнее, поинтересовалась снежноволосая красавица, оттенив последнее слово радугой неожиданных красок, в которых можно было найти всё что угодно, кроме сожаления.

— Он нарушил правила.

— В чём?

— Он вмешался.

Магрит посмотрела на меня.

— Это правда?

Я пожал плечами, признавая:

— Да. Отчасти.

Невинное уточнение вызвало вспышку злобной ярости:

— Отчасти?!

— Я не собираюсь оправдываться, Ксо, не думай. Но вспомни свои слова и действия. Тебе ведь нужна была помощь, или я ошибся?

Изумруды глаз вновь вернули себе грани, острые настолько, что можно порезаться, едва коснувшись взглядом.

— Помощь... Да, нужна была. Но ты правильно сказал: нужна МНЕ. Не каждому встреченному тобой человеку или нелюди, а мне!

— Разве я не помог? Та Нить...

Чего-чего, а топтания по старым мозолям кузен не мог допустить:

— К фрэллам Нити и всё остальное! Ты вновь вмешался в жизни тех, от кого тебя просили держаться подальше. Зачем? Чтобы лишний раз позлить меня? Так вот, больше я не желаю ощущать твоё присутствие в моей части мира. Один шаг, один вздох, и начнётся война.

Неужели укол в пятую точку самолюбия оказался настолько болезненным? Я-то предполагал, что, избавившись от неизвестности и ощутив цельность границ, Ксо сменит гнев на милость, а он наоборот...

Фрэлл. Кто мне сказал, что цельность — это хорошо? Мой личный опыт? Но единение двух созданий — совсем иная штука! А что чувствует тот, кому вдруг после многих лет неопределённости и бесформенности указали жёсткие пределы?

Надо было задуматься заранее. Зыбкие границы — это тоже свобода, и пусть от неё веет опасностью, туман над топью многим кажется притягательнее, чем свежая кладка крепостной стены. Правда, воевать как раз становится удобнее... Не потому ли кузен бьёт в барабаны?

— Она будет бесславно тобой проиграна.

— Пусть. Но я хотя бы один раз в жизни сделаю то, что нужно мне самому!

Фигура Ксаррона задрожала, поплыла и разлетелась в стороны обрывками теней, тающих, как туман под лучами солнца. А когда последний клочок прозрачной темноты исчез, я спросил о том, что внезапно оказалось самым важным:

— И ты всё равно его любишь?

Магрит улыбнулась:

— Конечно.

Я не сомневался в искренности её ответа и ожидал, что он будет звучать именно так. Но удивлению, как и невольному раздражению, всё же требовалось выйти на волю:

— Этого несдержанного, самонадеянного, безответственного юнца?

Сестра одним движением, то ли прыжком, то ли полётом, а может, сочетавшим в себе все возможные варианты, преодолела ступени лестницы и оказалась рядом со мной.

— Именно юнца. Я смотрю на него и вижу себя. Прежнюю. Глупую, беспечную и бесстрашную... — Лазурь глаз мечтательно посветлела. — Мгновения юности стоят любви, как ничто иное.

— Главное, не забывать вовремя возвращаться обратно, — ворчливо заметила кутающаяся в шаль Тилирит, покидая коридорный сумрак.

Она всё это время была здесь и слышала гневные речи своего сына? Но почему не остановила, почему не...

— Ему нужно было это. В самом деле, — словно делая неуклюжую попытку оправдаться, заметила тётушка Тилли, прочитав вопрос в моём взгляде.

— Понимаю, — кивнула Магрит.

— Но увы, это не каприз.

Улыбка сестры стала ещё шире, приоткрывая памятно увеличивающиеся в особых случаях клыки.

Да, для наивных и нелепых поступков Ксо обладает слишком большим опытом. Но если не каприз, тогда... Он действительно разозлился только потому, что не увидел в моих словах и действиях настоятельно необходимого ему отклика? Похоже. А причины наших совместных ошибок крайне просты: я всю жизнь считал кузена старше и мудрее, а он, в свою очередь, отводил мне роль младшего родственника, нуждающегося в поучениях и присмотре. Если бы я вёл себя по-прежнему легкомысленно и беспечно, очертания мира, к которому так привык сын тётушки Тилли, оставались бы незыблемыми, надёжно защищающими уютный покой и иллюзию свободы. Так было бы лучше? Несомненно. И мне, в конце концов, что стоило бы раскошелиться на подобный подарок и, сонно добравшись до края жизни, уйти в небытие до следующего пробуждения? Не особенно и дорого. Но трудность в том, что я имею право поступить и ровно наоборот.