Клыки Доброй Матери - Олли Бонс
— А мы вот говорили о страхах, — со смехом сказал он. — Знаешь, чего я боюсь? Темноты!
— Что болтаешь невпопад? — с досадой откликнулся наместник. — Не мешай! Я думаю о важном.
— А, о важном! — сказал Поно. — Что же, конечно, думай!
Он затаил обиду.
Он решил не говорить с Фарухом, но тот и сам молчал, а обоз ехал неспешно, и Мараджа всё не показывалась.
— Что, всё думаешь? — небрежно спросил Поно, когда по сторонам дороги потянулись поля.
— Думаю! Не мешай. У меня под рукой нет карты, и я представлял в голове, а ты сбил меня…
Поно обиделся ещё сильнее.
Завидев впереди рыжие стены, он погнал быка, а там, спрыгнув, взял сумку.
— Я на рынок, — сказал он, — а ты поезжай к дому быков и телег, там и встретимся. Расспроси, прибыли ли кочевники, а я спрошу на рынке.
Отыскав рынок, Поно тут же пожалел, что пошёл один. Серебра и меди не осталось, нужно было продавать бусы, и он взялся искать лавку, да подумал с тоской: обвинят ведь, украл. Вот музыканта бы в таком никто не стал винить…
— Вор! Держи вора! — разнёсся крик, и Поно в страхе хлопнул рукой по сумке, прижал к себе и вздохнул с облегчением: нет, обокрали не его.
Он обернулся, высматривая, куда побежал вор, и увидел стража. Тот шёл прямо к нему.
— Вот он, вор! — показавшись из-за плеча стража, сказал человек. — Он украл у нас бусы и ожерелья. В доказательство, добрые люди, я могу рассказать обо всём, что лежит у него в сумке.
Это был тот самый чужак, похожий на морехода, и он указывал на Поно.
Глава 24. Спасение
Шумный рынок притих.
Умолкли женщины с корзинами на головах, и мужчины бросили торговаться. Продавцы уличной еды перестали нахваливать свой товар, и торговец зеленью застыл с плодом в вытянутой руке. Любопытные дети обернулись, не прекращая жевать сладкие бобовые стручки.
Старик, наливающий масло, не заметил, что кувшин переполнился. Так и глядел, подслеповато щурясь, а масло уже текло на стол, и жёлтый голый пёс торопливо его лизал, вздрагивая, когда думал, что его хотят ударить, и всё-таки не отходил. Но и продавцу, и покупателю не было дела. Все глядели на вора.
— Я не крал! — севшим голосом воскликнул Поно и огляделся, встречая в каждом взгляде лишь настороженность или интерес: что сделают с ним? Прежде руку рубили там же, где поймали. Теперь водили на суд к городскому главе, если только в Марадже не свой закон.
— Не крал! Я гадальщик, в сумке у меня кости. Мой друг — музыкант, это его бусы. Он в доме быков и телег, он подтвердит!
— Если ты честен, бояться нечего, — сказал ему страж. — Идём, вас рассудят.
Сумку он забрал, и, крепко взяв Поно повыше локтя, повёл. Тот, кто обвинил его, шёл следом.
— Он видел эти бусы у моего друга, — сказал Поно, выворачивая шею. — Он всё лжёт! Отправь кого-то за моим другом…
Страж встряхнул его.
— Молчи! Будешь говорить, когда спросят.
Поно пришёл в отчаяние. Он знал уже, как судят, и знал, как спрашивают — и как выслушивают. Зачем только он взял с собою всю сумку, а не одни бусы из тех, что попроще!
Вели его какими-то закоулками, где в зловонных лужах лежал всякий сор: и очистки, и черепки, и рыбьи кости, — и дурно пахло нечистотами и гарью, и палёным рогом — видно, неподалёку работал ремесленник. Здесь было так тесно, что страж порою толкал его вперёд, не отпуская руки. Двоим было не пройти.
Поно успел подумать, что это, должно быть, короткий путь к дому городского главы — и его втолкнули в дом, где уж точно не мог жить городской глава. Ковёр, завешивающий вход, пропах дымом и запахами варева, пропитался жиром. Пока Поно утирал лицо ладонью, страж отпер дверь во внутреннюю комнату, тёмную, без окна.
— Посиди, — велел он.
Поно и дом разглядеть не успел — так, какие-то бочки да корзины, да вроде кто-то дремал в углу. Грубая рука упёрлась в спину, вынуждая шагнуть во тьму, и дверь захлопнулась, и взвизгнул засов.
— Не похоже на суд, — сказал человек за дверью.
— Отчего же? Только лампу разожгу… Городскому главе нынче не до судов. Ждали самого Светлоликого да кочевников с их богами, вестник прибыл. Время прибыть и гостям, а их всё нет. Пока это дело не прояснится, судов не будет, и мы окажем тебе услугу, что рассудим сами. Ну, идём.
Засов опять заскрежетал. Поно отступил на шаг, ещё на один. Вошли трое — третий, видно, тот, что спал в углу. Он зевал, удерживая лампу.
— Ну? — спросил страж. — Говори, что за бусы тут лежат!
— Жёлтые, — сказал Поно. — Нет, рыжие, рыжий камень! И ещё серые — то ли камень, то ли крашеная глина. И… и длинные…
Волнуясь, он показал на себе. Он и не разглядывал эти бусы, не запоминал, не до того было!
— Это всё?
Не дождавшись ответа, страж поглядел на чужака.
— А ты что скажешь?
— Две коротких нити с рыжим камнем, одна длинная с чёрным, — ответил тот. — Ещё ожерелье — дерево и глина, крашенные в синий и белый. Бусы из бычьего рога, три нити. Серебряный плоский браслет, и такие же кольца. Подвески серебряные: бык и пчела…
— Довольно, — остановил его страж.
Он шарил в сумке рукой, перебирая бусы. И пальцы его, и глаза всё не хотели от них отрываться.
— Похоже, сумка и впрямь твоя. Что же, как будет суд, я замолвлю за тебя слово.
— Ты говорил, рассудишь теперь, — твёрдо, но осторожно сказал чужак и бросил косой взгляд на человека с лампой.
— Это не так просто, — ответил страж и встряхнул сумку. — Есть закон, порядок…
— А если я отблагодарю тебя за то, что ты возьмёшь на себя этот труд?
— Ведь ты понимаешь, если кто скажет, что я взялся судить…
— Кто же скажет? Я не нашёл здесь того, что искал, и скоро поеду дальше. Я не болтлив!
— Там поговорим, — сказал страж, кивая на дверь.
Трое вышли, оставив Поно задыхаться в темноте. Его душил не страх — гнев. Так глупо попался!
Что-то заскребло по стене, стукнуло негромко. Вздрогнув, Поно обернулся и, моргая, попытался разглядеть хоть что-то, но всё стихло.
— Да обратит
