Сергей Шведов - Варяжский сокол

– Призрак является не в первый раз, – развил Карочей свою мысль, – но о предыдущих его появлениях знал только узкий круг лиц. Теперь об этом говорит весь город. Кому понадобилось распространять эти слухи? Разумеется, убийце. Если каган Обадия скончается завтра, то это не вызовет ни удивления, ни возмущения суеверных людей.

– Но если убийца все это время находился рядом с каганом, то почему не устранил его раньше?

– Потому что был жив Езекия. И никто не сомневался, что он наследует своему отцу. Но для некоторых людей Езекия был еще страшнее Обадии, ибо мальчик обладал непреклонным нравом и не прощал обид даже близким людям. Ты знаешь, Ицхак, кого я имею в виду.

– Старая сволочь, – процедил сквозь зубы Жучин.

– Надо заняться сумасшедшим Сухрабом. Раб ведь, кажется, принадлежал Рахили, а до этого долго жил в ее семье?

Каган встретил бека Карочея на редкость нелюбезно, но и не выставил за порог, что могло считаться прощением за несуществующую вину. Впрочем, Обадии сейчас было явно не до скифа. Карочей уже несколько месяцев не видел кагана и ужаснулся произошедшим в нем переменам. Из цветущего сильного мужчины каган стремительно превращался в полную развалину с трясущимися руками. Конечно, горе не красит человека, и трудно было ждать от отца, потерявшего двух любимых сыновей в течение нескольких месяцев, бодрости духа. Но это вовсе не значит, что мужчина, едва достигший сорокалетнего рубежа, должен выглядеть как ходячее подтверждение грозных пророчеств, высказанных по его адресу.

– По-моему, кагану что-то подсыпают в питье, – тихо сказал Карочей Жучину.

– Что ты имеешь в виду?

– Дурман-траву. Приняв ее, человек вполне способен увидеть не только женщину в белом, но и самого бога Велеса. Я однажды попробовал ее в одном из итильских притонов, а потому знаю, что говорю.

Оставив кагана наедине с мыслями, его одолевавшими, беки отправились на поиски сумасшедшего пророка, которого никто даже не попытался изолировать. Впрочем, в этом и не было никакой необходимости, ибо, по словам слуг и телохранителей, Сухраб вел себя тихо и только выкрикивал время от времени одну страшную фразу: «Обадия, Обадия, я жду тебя». Беки довольно долго наблюдали за безумным стариком, но пока трогать его не стали. Карочей пришел к выводу, что этот раб, невысокого роста, но крепкого телосложения, еще очень силен и вполне способен, подкравшись из-за угла, убить человека.

– Ты думаешь, это он свернул шею одному телохранителю, а другого выбросил из окна? – спросил Жучин.

– Очень даже может быть, – кивнул Карочей. – А вот великан Тарлан был ему явно не по силам, именно поэтому он дал ему яд, бесцветный и безвкусный, который мы наверняка найдем в его вещах.

– Почему ты так уверен?

– Потому что именно этим ядом он сегодня попытается отравить Обадию.

Карочей остановил служанку и попросил показать комнату помешанного Сухраба. Служанка удивилась столь странной просьбе уважаемых беков, но перечить им не посмела. В маленькой комнатушке ничего не оказалось, кроме сундука и деревянного топчана. Карочей брезгливо двумя пальчиками встряхнул одеяло. Небольшой серебряный кувшинчик едва не слетел на пол, но расторопный бек успел его поймать. Кувшинчик был тщательно закупорен деревянной пробкой, но Карочей все-таки сумел уловить знакомый запах.

– Я же говорил – дурман-трава, – торжествующе воскликнул скиф. – Многие настолько привыкают к ней, что отца родного готовы продать, дабы насладиться ее запахом. А стоит она немалых денег.

– Загляни в сундук, – попросил Ицхак.

В сундуке лежало белое платье и парик. Карочей не побоялся напялить парик себе на голову, чем вызвал улыбку у Ицхака Жучина. А на самом дне сундука скиф обнаружил золотую чашу для питья и небольшой тщательно закупоренный флакончик. В этом флакончике была смерть Обадии.

– Сухраб имеет доступ к питью и еде кагана, – задумчиво проговорил Жучин. – Он помогает поварам на кухне. Быть может, он уже влил в вино кагану яд?

– Это вряд ли, – покачал головой Карочей. – Слишком опасно. Судя по тому, как тщательно закупорен этот флакончик, яд обладает сильным запахом. А в кухне всегда много народу. Кроме того, повара обладают очень тонким нюхом. Нет, Сухраб не станет так подставляться. Сегодня он сам понесет питье кагану. Нацепит на лысую голову парик, наденет белое платье и предстанет перед Обадией призраком. Его ведь должны заметить другие. Которые подтвердят всем, что призрак был, а следовательно, в смерти кагана виноват Навий мир.

– И каган сам выпьет яд? – усомнился Жучин.

– Выпьет, – вздохнул Карочей. – Даже у самых сильных людей, Ицхак, бывают минуты слабости.

– Ну что ж, пойдем поговорим с Сухрабом?

– Нет, Ицхак, мы должны разоблачить этого собачьего сына на глазах у Обадии, иначе, боюсь, каган просто не поверит своим преданным бекам. Ведь он видел призрака собственными глазами, а люди имеют скверную привычку считать, что все увиденное не во сне – это явь. Во всяком случае, те из них, что никогда не имели дело с дурман-травой.

Жучин точно знал, что в ложницу Обадии ведет единственная дверь, которую днем и ночью сторожат телохранители, обычно по одному. До сего времени в присутствии этих молодцов особой необходимости не ощущалось, поскольку дворец кагана охранялся со всей строгостью и посторонние сюда попасть просто не могли. Сегодня у дверей кагана телохранителей было два. Бек Карочей и каган-бек Ицхак Жучин. Коридор слабо освещался мерцающими светильниками, из которых исходил слабый аромат. Самая большая медная чаша с огнем стояла почти у самых дверей ложницы кагана, и именно подле нее обычно топтался телохранитель. Карочею хватило ума, чтобы догадаться о причине странного поведения гвардейцев, которые становились легкой добычей немолодого уже человека. Сухраб добавлял в эту чашу ту самую жидкость, что хранилась у него в кувшинчике, после чего ражие молодцы, надышавшиеся испарений, начинали грезить наяву. Скиф видел собственными глазами, как безумный старик, вроде бы бесцельно бродивший по дворцу, задержался у чаши и воровато огляделся по сторонам. Чашу Карочей приказал незаметно заменить на другую и самолично зажег в ней огонь, не доверяя никому.

Стоять на страже, пусть даже и у ложницы кагана, уважаемым бекам прежде не доводилось. У Карочея очень скоро заболела спина, и он прислонился к стене, что, конечно, было нарушением устава и грозило ослушнику большими неприятностями. Жучин очень скоро последовал его примеру. Ни тот ни другой не знали, сколько нужно времени, чтобы впасть в болезненное полусонное состояние под воздействием дурман-травы. По мнению скифа, отстояли они уже достаточно, и он первым сполз на пол, притворившись то ли спящим, то ли мертвым. Рядом прилег уважаемый каган-бек. Карочей не спускал глаз с дальнего конца коридора, где вот-вот должна была появиться пришелица из Навьего мира. Чувства он сейчас испытывал сложные, и не самым последних среди них было чувство страха. Одно дело – среди бела дня рассуждать о коварстве старого Сухраба, и совсем другое – увидеть среди ночи существо с распущенными волосами, облаченное в белые одежды. В эту минуту скиф очень даже хорошо понимал Обадию. Ибо к нему действительно двигалось нечто не из нашего мира. Если бы Карочей собственными глазами не видел этот парик, мирно лежащий на дне рабского сундучка, он наверняка бы сейчас в ужасе вскочил на ноги. К счастью, обошлось. Призрак даже не взглянул на воинов, неподвижно лежащих на полу, и неслышной тенью скользнул в ложницу Обадии. Скорее всего, он посчитал телохранителей мертвыми. Из чего Карочей заключил, что в этот раз тот подлил в чашу не дурманящее вещество, а яд. Скиф медленно поднялся и обнажил меч. Жучин сделал то же самое. В ложницу Обадии они ворвались одновременно, чем шокировали призрака, уже протянувшего кагану золотую чашу с ядом. Карочей выбил эту чашу из рук Обадии ударом ноги, что выглядело, конечно, не слишком вежливо, но в данном случае ему было не до церемоний. Даже при первом взгляде на кагана становилось ясно, что он не в себе, и пока Карочей, ругаясь сквозь зубы, крутил руки хитроумному «призраку», Жучин тер виски Обадии уксусом, специально припасенным для этой цели. Но каган пришел в себя далеко не сразу. Наконец его взгляд стал вполне осмысленным, и Карочей тут же сорвал с ряженого парик.