Игорь Мерцалов - Три дня без чародея

— Безумие, — отрезал князь. — Чародеи не стоят у власти.

— Конечно, — кивнул Бурезов. — Престол не так надежен, как кажется. Мне хватило бы уютного места у его подножия, а державу я доверил бы другому человеку. Например, Непряду. Что ты так смотришь на меня, многомудрый князь? Знаю, что хочешь сказать: совсем ополоумел Бурезов, жалкого пьянчугу в Ладогу наметил! Ха-ха… Забыл, кем правишь, княже: славяне любят чудесные превращения. Явись пьянчужка Непряд, с моей, разумеется, помощью, нежданным избавителем Словени от напастей — и примет его народ. Как не принять, коли полегли бы на полях сражений и ты, и Владислав Ладожский, и князь Поспатеньки… И почивал бы Непряд во славе, попивая меды сладкие, а я бы из-за спины его вел Словень тяжелой поступью по миру.

На лице Велислава застыло смешанное выражение ужаса и брезгливости. Он не прерывал безумца, однако Бурезов говорил, все более горячась, словно радовался впервые за долгие годы открыто высказаться:

— Ах, князь, кабы на миг вообразил ты, какую великую будущность уготовил я Словени! Всю мощь ее выявить желал… Какая еще держава сумеет править миром? Ромеи замкнулись в себе, Вязань, повторяя путь их Империи, загнивает в самодовольстве. Страны Запада мелки в своем презрении к окружающим — им надо, чтобы все были похожи на них. Страны Востока мудрее, признавая за народами право на своеобразие, но и они считают всех прочих недочеловеками, и обмануть иноверца у них почитается не грехом, а добродетелью! А скороспелые исполины вроде Огневой Орды только и годятся, чтоб всех взбаламутить и упокоиться в пыльных летописях под именем зачинателей войн! И только Словень, дивным образом сочетающая в себе все противоречия мира, способна править им! Под присмотром ока зоркого, направляемая твердой рукой…

Невольно побледневший от этой речи князь изрек, нагнувшись к Бурезову:

— Безумец! Ты называл меня слепым, а того не видел, что все твои замыслы обречены. Величие Словени в том, что не стремится она подмять под себя другие народы. И вовеки пребудет сила ее, ибо никогда не возжелают славяне покорения мира. Потому что славяне, — это правда, — способны на самые великие свершения, но лишь в том случае, если веруют! Уверовать же в твои бредни, к счастью, невозможно…

— Ты так думаешь? — недобро усмехнулся Бурезов. — У меня бы нашлись средства изменить этот недостаток славян. Взгляни на себя. Если бы не болтливость Баклу-бея, ты до сих пор верил бы в то, что я тебе подсказал. Если бы не Баклу… если бы не орк, если бы не княжна… А главное, если бы не этот мальчишка, которого я просто не брал в расчет… Scrupulosus![2]

Уже не споря, лишь покачав головой, Велислав сурово отчеканил:

— Ты останешься в подвале святилища, в кандалах, до тех пор, пока чародеи не доставят тебя в Ладогу для суда. Стража! Сковать этого человека.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

За столом ужинали трое: Упрям, Нещур и Буян. Они сидели в спальне Наума, предоставив столовую оставшемуся на всякий случай десятку ласовичей. Ошуйник Болеслав не стал полностью снимать охранение: Бурезов сказал, что после ночного боя нечисти у него в услужении не осталось, но никто ему, ясное дело, на слово верить не собирался.

Буян за столом еще чувствовал себя неловко. Время от времени ему приходило на ум, что он смотрит на бывшего хозяина с собачьим обожанием, и тогда он хмурился, морщил лоб, кривил губы и вообще старался показать свою обособленность. Но потом расслаблялся, и лицо его становилось обычным лицом доброго человека, склонного к молчаливым размышлениям.

С трудом верилось, что это тот самый пес, который еще недавно ругательски ругал Упряма, и Наума, а также все светлое и доброе, что есть на свете, включая саму мысль кого-то перевоспитывать. Собственно, Упрям, памятуя некоторые высказывания пса, сто раз бы усомнился, прежде чем вернуть ему человеческий облик. А вот учитель ни минуты не колебался. И как только прозрел в ядовито злословящем волкодаве этого степенного мужчину? Но на то он и Наум, учитель. Знает: когда, кого и в кого превращать.

Светорад после ран, а Наум — после действительно оказавшегося очень трудным прохождения через врата были еще слишком слабы. Оба, утопая в подушках, сидели, привалившись спинами к стене, на постели и прихлебывали бульончик.

За окном сгущались сумерки.

— Так, значит, то не василиски были? — не отставал Упрям. — Значит, зря я им дули казал?

— Не зря. Штуковины эти не василиски, они даже не живые — ну, может, самую малость. Однако опасаться их все равно следовало. Приютивший меня человек старательно прятал меня от людей с такими штуками, — пояснил Наум.

— А вот…

— А вот ты, кажется, так и не вручил меч князю?

Упрям хлопнул себя по лбу:

— Забыл! Ну до того ли было? А вообще, оно и к лучшему. Его все-таки Твердята делал, я завтра ему верну меч, пусть он дарит. А вот скажи, учитель, как там…

Светорад булькнул бульоном, вроде бы хихикнув, а Нещур сурово сказал:

— Дай отдохнуть человеку!

— Верно, — согласился Наум. — Тем более, в конечном счете, ты узнаешь все, что тебе любопытно. Но сначала я должен узнать у тебя все, что мне нужно. Я уже кое-что ведаю о нынешней ярмарке, обо всех этих «пустячках» и «безделушках», и очень они мне не нравятся. Завтра же займусь ими вплотную.

— Что ты, учитель, завтра ты еще будешь отдыхать!

— К сожалению, времени для этого нет и не предвидится

— Почему же, учитель? Ведь все самое страшное позади. Бурезов схвачен и во всем сознался, ход войны переломлен. Работы еще, конечно, много предстоит, но главное уже сделано!

— Ох, и наивный ты у меня… — усмехнулся Наум. — Неужто впрямь думаешь, будто Бурезов нам все рассказал? А подумай — зачем бы? Чтобы нам легче жилось? Вот уж что его меньше всего заботит, так это наше удобство. Нет, Упрям, как раз о самом главном преступник умолчал. Сказанное им в святилище — не признанием было, только средством глаза ваши отвести. Или ты тоже поверил, что Бурезов на одну только войну рассчитывал?

— Как не поверить, если он такие надежды возлагал на битву в Угорье? — пожал плечами Упрям. — Ведь ясно как день: кабы не подоспели мы на летающих ладьях, многие князья и чародеи славянские непременно погибли бы.

— Да, конечно, — кивнул Наум. — Однако Бурезов отлично знает, что бог войны изменчив и непредсказуем, а в огне раздуваемых им пожаров народный дух закаляется, но не меняется. Конечной же целью Бурезова было то, о чем он не сказал, но, судя по вашим с Нещуром словам, проговорился под конец. Изменить сознание людей, внушить им свою безумную веру…

— Разве можно хоть на миг допустить, что у него и впрямь был способ сделать это? — осторожно спросил Светорад.