Нина Лукинова - Два цвета неба

Бегло ощупав тело, понимаю, что все конечности на месте, включая голову. «А как бы ты могла думать, глупая?» — раздается в голове насмешливый голос, издеваясь над моими умственными способностями. Но это сейчас не важно. Важно понять, куда я, черт возьми, попала.

Кажущееся огромным помещение от пола до потолка покрыто черным мрамором, извращенно напоминающим зеркало, потому как блестящая поверхность работает не хуже. Высокие, доходящие до небес потолки, теряются где-то в темноте. Но что меня поразило больше всего, в первые минуты, так это отсутствие мебели и окон. Словно нахожусь в каком-то подземном зале, запрятанном глубоко в недрах земли. Ледяная волна холода охватывает каждую клеточку существа, замораживая кровь, даже, когда поднявшись, растираю открытые плечи ладонями.

В этом красивом, идеально-черном зале, таком мощном и воинственном, присутствует что-то еще— едва уловимый дух смерти, неизбежности и пустоты. Из него словно невозможно вырваться, словно я вновь очутилась в кошмарном сне без выхода, где остается только кричать, пока не сорвешь голос или не проснешься.

Знаю, что бесполезно бить не многочисленную мебель о мраморные стены, знаю, что бесполезно кричать и плакать, знаю, что никто не слышит меня, а если и слышит, то не подает вида.… Знаю, что нечего терять.… Ибо нет прощения на прОклятой земле.

Истерично крича, разбивая руки в кровь о твердый неприступный мрамор, я, наконец, угомонилась, медленно сползая на пол по холодной неприступной стене. Горячие слезы испуга скатываются каким-то чужим далеким потоком, глаза отказываются слушаться, воспринимая реальность как один из пластов мироздания. Будто весь мир сжался до размеров этой комнаты, такой темной, но светлой, потому что холодные лампы свешиваются потолка, даря лучи холодных мертвых солнц. Потому что зеркальные стены отражают друг друга, расширяя пространство. Потому что холодные стены кажутся одновременно неприступными и родными, до одури знакомыми. И не пугает отсутствие мебели, кроме двух кресел в дальнем конце зала, огромного зеркала во весь рост, да икрящегося радугой стола, назначение которого не желаю знать.

Обстановка создает двоякое впечатление, когда полностью прихожу в себя, отгоняя неведомых демонов. И сейчас, стоя посреди кромешной тьмы, в которую иногда проскальзывает тонкий лучик света, я не знаю, что делать. Просто не знаю.… Осталась одна, в темноте, в пустоте. Где нет надежного плеча Дрейка, выныривающего из любой ситуации, где нет Лары, скулящей над ухом голодным щенком, ради которой нужно держаться, не смотря на то, что хочется завыть, поддавшись волкам, от страха или горя.

«Должна, нужно.… Так нужно, Налана! Ты сильная, ты справишься», — слова прожигают пустоту в душе, но я терплю, чтобы не сдаваться. Потому что, сдавшись — погублю целый мир, сотни невинных душ, не готовых отвечать за мои ошибки. Знаю и терплю, потому что должна, потому что обязана, потому что по другому не может быть…

Но сейчас, преодолев все страхи и сомнения, преодолев иллюзию пространства, меняющего формы, по сути остающимся все той же чернотой, холодным мрамором с зеркальным отражением, я поднимаюсь на ноги, судорожно ощупывая ладонями холодные стены. Холодные зеркальные стены, в которых пляшет собственное изможденное отражение. Вновь голос срывается на крик, когда паника отчаяния хватает за горло. Когда пальцы разбиваются в кровь, открывая кости со сдернутыми мясом и кожей, потому что колотила в непробиваемую стену настолько сильно, что не чувствовала боли. Должна выбраться, черт возьми! Должна! И не важно, что потребуется за то чтобы выбраться из мрачного хаоса.

— Здравствуй, — раздается чуть насмешливый звонкий голос в пустом помещении, больше напоминающий галлюциногенное эхо, чем голос живого существа, обитающего в этом непроходимом мраке.

— Здравствуй… — испуганно отвечаю я, ошалело оглядывая черные мраморные стены.

— Не стоит бояться меня, Налана. — отвечает голос, мгновенно превращаясь из нереального облака в очень красивую женщину, словно светящуюся в этой беспроглядной темноте. Слишком красива, не реальна. Такая красота не может существовать в земном мире. Мгновение, и обыденность уничтожит эти нежные плечи, отливающими золотистыми искрами на бледной коже, золотую копну волос, кажущейся настолько мягкой, что даже самая нежная ткань не в силах сравниться с податливыми золотыми прядями, эти тонкие черты лица, вырезанные из камня умелым скульптором. Но главное — глаза, сияющие ярким блеском, не утратившие силы, сверкающие, словно заточенные в зрачках айсберги.

— Здравствуй, — насмешливо повторило совершенство, положив руки на красивую грудь, открыв на обозрение острые алые ногти. Видно, что она наслаждается тем, как жадно я разглядываю ее, такую красивую и безупречную, впитывая мое восхищение, и не желая начинать разговор. Поэтому беру бразды в свои руки.

— Кто ты? — спрашиваю я, наблюдая, как невесомое существо медленно расхаживает в дальнем углу зала.

— О, Налана! Как же ты меня разочаровываешь, задавая такие глупые вопросы! Ты смотришь, но не видишь, ты слышишь, но не слушаешь, ты понимаешь, но не осознаешь! — мелодично говорит она, медленно приближаясь, отчего по коже бежит волна мурашек.

— Хватит! Прекрати! — испуганно кричу я, поддавшись странной магии этого божества. Ноги отказываются двигаться, тело не слушается, а единственный работающий орган— это язык.

— Я напугала? — мило спрашивает девушка. — Поверь, не хотела. Это нужно мне меньше всего.

— Кто ты? — повторяю вопрос едва шевелящимися губами.

— Не узнаешь? — усмехается она, отбросив копну золотых волос за спину одним движением. В голубых глазах полыхает пламя, но есть там и что-то еще, что-то светлое и мощное, дающее силы противостоять. — Неужели не узнаешь меня? — отчаянно спрашивает совершенное существо, и когда отрицательно мотаю головой, заходится в громком истеричном смехе. — Я Богиня Севара, милая. Создательница земли и неба, включая жизнь на этой грешной земле, поэтому, неплохо бы соблюсти этикет, преклонив колени перед высшим существом.

— Даже не подумаю, — неожиданно гневно отвечаю я, и твердость в голосе невозможно переубедить. — Склонять колени перед существом без имени, разрушившим собственный мир, а теперь пожирающим его остатки. Да кто ты такая, чтобы я становилась на колени перед тобой! Если хочешь убить, милости прошу, и закончим этот никому не нужный фарс из светских манер.

— Какая же ты грубая! — нагло протягивает она, приближаясь все ближе, и от каждого ее шага дыхание перехватывает накинутой на шею петлей. Воздуха становится все меньше, в то время как приближается стук тонких каблуков, разносящийся в пространстве четким эхом. — Тебя следует поучить вежливости, дорогая, — совершенство вплотную приблизилось ко мне, и я забыла, как дышать. В дальнем углу внушительного зала было не разглядеть черт лица, но теперь, когда она так близко, можно все отчетливо рассмотреть. Тонкий, чуть курносый нос, маленький подбородок и миндалевидные насмешливые глаза, скрытые идущими вразлет бровями. — Только, не говори, что удивлена. — насмешливо говорит собственное отражение, ставшее прекраснее в сотню раз.