Надежда Попова - Инквизитор. И аз воздам

– На соборной площади, – неопределенно махнув рукой в сторону, ответил Ульмер. – И самое главное, майстер Гессе: люди ушли от Официума. Осталось, быть может, человек пять или около того, бродят поврозь в отдалении, а остальных как ветром сдуло, как и с других мест сборищ. Говорят, и от ратуши тоже.

– Кто говорит?

– Ваш друг Ван Ален был здесь несколько минут назад. Оставаться не стал, только сообщил новость – и почти убежал, сказал «я должен видеть, что происходит». Горожане ушли к площади. Похоже, что Его Преосвященство намеревается обратиться к пастве… Я решил, вам надо это знать, и немедленно.

– Правильно решил, – одобрил Курт и, подумав, кивнул: – Мы с Готтер идем туда. Я должен услышать, что он скажет, и увидеть, чем это кончится. Будь здесь, и будь в готовности к любым поворотам.

– К… любым? – переспросил Ульмер с опаской. – Вы полагаете, может стать только хуже?..

– В таких ситуациях уверенным нельзя быть никогда и ни в чем, Петер. Будь здесь. Будь готов ко всему. В первую очередь – к тому, что спустя какое-то время мы с Готтер примчимся обратно, спотыкаясь и сквернословя, и первое, что тебе надо будет сделать, – это быстро открыть нам двери и столь же быстро их за нами запереть. Стража, я надеюсь, не рванула вместе со всеми на площадь?

– Нет, все здесь. Все пятеро, – с усталой иронией уточнил молодой инквизитор, и Курт пожал плечами:

– Всё ж лучше, чем ничего… Страже вели быть начеку. За пределы стен – не соваться. Сам – тоже ни шагу наружу. Это – понятно?

– Да, майстер Гессе! – четко выговорил Ульмер и, развернувшись, почти бегом устремился к лестнице вниз.

– Епископ? – переспросила Нессель, когда Курт, закрыв дверь, сдернул фельдрок со спинки кровати.

– Сам удивлен… Тебе придется пойти со мной. Не знаю, насколько верны твои выкладки насчет моего спасительного присутствия, но тут я тебя точно не оставлю, а мне надо к собору.

– Почти готова, – кивнула Нессель, торопливо возясь с платьем. – И я бы сама здесь не осталась: мне тоже интересно увидеть и услышать, что будет. Неужто ты все-таки сумел до него достучаться?

– Я был уверен, что слова потратил впустую. Быть может, служка, которого он послал на разведку, явился к нему с таким отчетом, что святой отец перетрусил еще больше и решил, что дело пахнет беспорядками, а за это его собственное церковное начальство по головке не погладит? Да и внимание Конгрегации, которого он так стремится избежать, в этом случае будет обеспечено самое пристальное, и хорошо еще, если не при поддержке императорских служак.

– И до него наверняка дошли уже слухи, что в его городе в довесок к прочему убита императорская фаворитка, – добавила Нессель, неловко заправляя строптивые пряди под впопыхах повязанный крюзелер, и осеклась на полуслове, замерев. – Прости…

– Все верно, – кивнул Курт, на ее замешательство никак не отреагировав, застегнул ремень с оружием и, на ходу натягивая перчатки, ровно осведомился: – Готова?.. Идем.

По коридору Официума и улицам Бамберга они почти бежали. Ульмер был прав – горожане и впрямь покинули площадь перед оплотом Конгрегации и перестали толпиться на улицах, и хотя сейчас город по-прежнему казался вымершим, что-то неуловимое изменилось, и давящая тяжесть пусть не исчезла, однако словно дала трещину, как старая каменная плита. Времени с визита Ван Алена, по расчетам Курта, прошло уже довольно много, и он все ускорял и ускорял шаг, понимая, что самое главное уже наверняка пропустил, и спеша успеть увидеть хотя бы финал того действа, что сейчас происходило у стен собора. Тот факт, что епископ не затеял производить внушение внутри, говорил о том, что на эту внезапную проповедь собирается в буквальном смысле почти весь Бамберг…

Когда нога поехала в сторону, поскользнувшись на чем-то вязком, Курт взмахнул руками, чтобы удержать равновесие; в лодыжке больно стрельнуло, ступня на миг онемела, и тело накренилось в сторону, увлекаемое к земле собственным весом. Курт извернулся, чтобы упасть не на руки и не лицом вниз, и завалился в уличную пыль плечом, проклиная и мятежных горожан, и внезапно усовестившегося епископа, и собственную неуклюжесть, за каковую, если б он был сейчас рядом, инструктор наверняка устроил бы неслабую выволочку…

Боль в лодыжке исчезла быстро – видимо, никаких повреждений не было, разве что слегка потянул связку; он уперся ладонью в землю, чтобы подняться, и замер, глядя на то, что было прямо перед глазами и куда лишь благодаря остаткам сноровки во все еще сонном теле он не ткнулся виском. Старая, не один день назад отломанная деревянная деталь – не то кусок столешницы, не то угол амбарного сундука, потемневший, покрытый высохшей грязью и с торчащим на полпальца строго вверх деревянным гвоздем.

– Господи…

Нессель, кажется, лишь сейчас поняла, что случилось, – за эти три мгновения ведьма успела пробежать несколько шагов вперед и сейчас смотрела на Курта почти с ужасом, лишь теперь осознав произошедшее.

– В порядке, – коротко бросил он, поднявшись на ноги и мимовольно отряхнув плечо; обернувшись, посмотрел на такой незаметный в серой пыли серый деревянный обломок и кивнул: – Идем.

Губы Нессель дрогнули, но лишь сжались в тонкую линию, и ни спрашивать о чем-то, ни возражать ведьма не стала, лишь кивнув и двинувшись по улице дальше. Курт снова прибавил шагу, отмечая, что никакой боли в ноге уже нет, и лишь ушибленное оземь плечо тихо и противно ноет, напоминая о едва не приключившемся непоправимом. Дальше он шел, глядя под ноги и по сторонам, косясь на крыши, и было видно, что ведьма тоже настороженно озирается, стараясь держаться к нему поближе…

– Смотри… – чуть слышно пробормотала Нессель, вновь замедлившись и, кажется, с трудом удержавшись от того, чтобы остановиться вовсе.

Курт придержал шаг тоже, увидев то, что открылось за поворотом улицы, – море людей, огромное, тихое, безмолвное; люди стояли огромной плотной толпой, тесно сбившись, чтобы оказаться поближе к соборному крыльцу, и молчали, чтобы не пропустить ни слова. А слова разлетались над площадью невероятно громко в утренней тишине; голос был уже знакомый, тот самый, что майстер инквизитор слышал в пыльной комнатке епископской резиденции, но сейчас словно говорил другой человек – голос гремел и разносился над площадью невероятно отчетливо, будто бы и не старик, одолеваемый немощью, обращался к пастве, а полный сил и воодушевления полководец во цвете лет…

– Ближе, – тихо шепнул Курт и вновь ускорил шаг, вклинившись в толпу.

Его снова пропускали – как тогда, у ратуши, не пытаясь преградить путь, не шикая и не одаривая недовольными взглядами на попытки растолкать стоящих локтями, просто молча сдвигались в сторону, прижимаясь друг к другу и позволяя пройти двум припоздавшим слушателям.