Лана Тихомирова - Неосторожный гений

Ван Чех начал читать с улыбкой, но быстро нахмурился, отложил листок и мрачно посмотрел на меня:

- Это что?

- Ну, там как бы все написано.

- Ах, как бы, написано?! - язвительно сказал доктор, - Я, кажется, должен подписать, что "ознакомлен", да? - нарочито деловым тоном сказал он, - Хорошо.

Один взмах ручки, в тех каракулях я никогда бы не разобрала слова "Ознакомлен".

- Ты свободна. Я больше не видеть, не знать тебя не хочу. Предательница, - жестко сказал доктор, у самого в глазах стояли слезы.

Глава 8.

Я стояла оглушенная. Мне и в голову не могло прийти, что доктор примет мое заявление по собственному желанию. Реакция ван Чеха была более чем показательна, он совершенно не ждал и, более того, не желал моего ухода. Печаль заполнила меня до краев, я сделала шаг вперед, чтобы отнять у доктора заявление и все объяснить.

Ван Чех пружинисто встал, он крепко держал в руке этот чертов листок и был недосягаем. На меня он не смотрел, а быстро вылетел из ординаторской. Я пришибленная собственной глупостью шла за ним.

- Доктор.

- Я сам все доделаю. Можешь идти отсюда, - отрывисто сказал он.

- Доктор, я… - на глаза навернулись слезы.

- Мне глубоко безразлично, почему ты это сделала. Такие дела так не делаются. Ты же могла поговорить сначала со мной. Неразрешимых проблем не бывает! - доктор смотрел поверх меня, веки его почему-то немного дрожали.

- Простите меня, доктор.

- Потом, - бросил он, - а сейчас уходи.

Я осталась стоять. Впервые я видела, чтобы ван Чех так бурно реагировал. Делать мне там было нечего, я смотрела в стремительно удаляющуюся белую, еще более сутулую спину, и всхлипнула.

- Ничего, девочка, все образуется, - проскрипели рядом.

Я не сразу услышала старика, а когда до меня дошло, что рядом есть кто-то еще, то я подпрыгнула и вскрикнула.

- До тебя туго доходит, - отметил он.

- Я - идиот, - ответила я.

- Лучше признать это сейчас, чем никогда, девочка, - сказал старик, - Он тебя простит. Можешь не беспокоиться. Все будет хорошо. Главное, что ты поняла, что была не права. Да, пусть цена была слишком высока, но ты поняла, что в твоей жизни настоящее, а что нет.

Я обернулась. Дедули рядом не было. И то ли это был мой разговор с собой, то ли он уже ушел, не дождавшись реакции, но я снова осталась в коридоре одна.

Идти было некуда. Я все еще надеялась рассказать доктору, в чем проблема, хотя, кажется, он сейчас настолько расстроен, что не станет меня слушать. С глаз действительно пала пелена. Ни Виктор, ни доктор, не причем. Я зря обидела доктора, который был так добр ко мне, который всегда помогал. Для которого я была "самой лучшей младшей сестрой". Кем я была бы без него?

Теперь надо доказать, что я не предательница, что это не просто глупая шутка, а стечение обстоятельств, недоразумение, да и словом тут доказывать бесполезно, нужно доказывать делом. А для начала найти ту сволочь, которая все это устроила. Но как? Ничего, что-нибудь придумаю. Ибо это реальный маньяк действует. Главное понять, чего хотел этот человек?

Что-то толкнуло меня вперед. Я почти бегом отправилась в кабинет изотерапии. Первое, что попалось под руку, было схвачено. Дальше я понеслась вперед в палату к Антонасу.

Больной был в палате. Я ворвалась к нему, дверь хлопнула о стену. Антонас подскочил на ноги и тут же оживился, улыбнулся и засуетился:

- Доктор!

- Я больше не ваш врач. Произошло недоразумение, и я уволилась. Антонас, я умоляю, как можно скорее, исполните мою последнюю просьбу.

- Что угодно? - он явно был сбит с толку.

- Нарисуйте того человечка, который давал вам бутыль.

- Его зовут Один.

- Как?

- Один. Ударение на О. Он приходил, давал бутылку, я взял, но почему-то не выпил. Вот, бутылка, под кроватью стоит. Я не хочу пить.

- Это прекрасно, - торопилась я. - Вот альбом, вот все, что вам может понадобиться, пожалуйста, скорее нарисуйте его. А бутыль отдайте доктору ван Чеху.

Последние слова я еле проговорила, комок в горле помешал. Я забилась за шкаф, села на корточки, почти на пол и из угла наблюдала, как старательно и споро работал Антонас. Дверь в палату открылась. Я затрепетала.

- Здравствуйте, доктор, - приветливо сказал Антонас.

- Вы рисуете? - глухой безнадежный бас ван Чеха, заставил меня дрожать.

- Да. Захотелось.

- А кто разрешил брать их кабинета изотерапии бумагу и карандаши? - поинтересовался доктор.

- Я думал, что можно брать, - Антонас старательно не смотрел на меня, а смело принимал удар на себя, да и что мог с ним сделать доктор.

- Этого нельзя, впредь усвойте, - жестко сказал ван Чех, - А что рисуете?

- Все, что в голову придет.

Я услышала шаги ван Чеха, Антонас вскочил и встал, как бы заслоняя меня собой. Откуда он понял, что я хочу спрятаться, что доктор не должен меня видеть. Доктор странно смотрел на изображение на листке, потом еще более странным взглядом смерил Антонаса.

- Отойдите.

- Я мешаю? - Антонас старательно корчил из себя идиота.

- Перестаньте рыцарствовать, Антонас, она этого не стоит! В конце концов, - спокойно сказал ван Чех, - она не ваш врач больше. Она вообще больше не врач, и этой клинике она никто. Не покрывайте того, кто этого не достоин.

Он подошел к Антонасу и легко отстранил рукой, по-моему, даже не касаясь. Ван Чех некоторое время печально созерцал меня, потом наклонился, взял за руку и дернул на себя.

- Пошли, - коротко бросил он.

До самой калитки он не отпускал моего запястья. Я еле-еле поспевала. Это был не просто доктор ван Чех, это было очень расстроенный доктор.

- Это, кажется, твое, - сухо сказал он, отдавая рисунок Антонаса, а я не заметила, как он забрал его, - Сначала не хотел отдавать… А… Какая кому разница.

- Доктор, вы не хотите…

- Не хочу, Брижит… Потом… Я сейчас ничего не могу и не хочу. Я не понимаю, почему ты это сделала. А знать не хочу потому, что ты сделала это так… Это больше похоже на шутку дурного тона. А любая дурная шутка должна быть наказана, - Доктор устало смотрел на меня, первый раз за все время он действительно показался мне старым.

Я смотрела, как он снова уходит, а сад зацветал белым, виднелись пока еще редкие беленькие точки. А через неделю здесь будет самая натуральная метель из белых лепестков, и я ее не увижу? Печаль тяжелым камнем навалилась на сердце. Я ушла в небольшой сквер неподалеку от больницы. Позвонить Виктору? Он дома, наверняка сочиняет, приду и расскажу все.

Наверное, придется перед ним извиняться, я все-таки подозревала его. А может не стоит? Он бы и не узнал, и не узнает, если я не скажу. Вяло размышляя, я перелистывала записную книжку в телефоне. Британия. Я позвонила.