Мария Ермакова - Странствия Варлафа

— Ты особо-то не командуй! — пробормотала я и поспешила выйти из комнаты.

Онольгейн стоял за стойкой, хотя за окнами было совсем темно. Он тоже складывал свертки в ранец. Но этот выглядел богато — тисненая кожа, позолоченные пряжки на ремнях. Увидев меня, он оставил свое занятие и почтительно приветствовал меня.

— Рад видеть тебя в добром здравии, госпожа Виагра!

Я хмыкнула.

— Отчего же ты, почтенный хозяин, говоришь со мной столь вежливо? Я же не оправдала твоих ожиданий? Я обманула твоего племянника, прикинулась старухой, таковой не являясь и, наконец, я — стриженая и, вполне возможно, опасная преступница!

С минуту Онольгейн молча разглядывал меня. Брови его насупились, и я уже подумала, что нужно было прикусить свой болтливый язык до того, как он постарается обидеть хорошего человека, но Онольгейн вдруг улыбнулся, и достал из-под стойки второй, потрепанный, но все еще крепкий ранец.

— Это твои припасы, госпожа. Не в корзине же ты их понесешь! И, пойдем-ка со мной! Моя покойная жена была одного с тобой роста. Быть может, тебе пригодиться что-то из ее одежды?

Я насупилась. Благотворительность всегда меня настораживала!

— Ты не ответил на мой вопрос! — повторила я.

Онольгейн вздохнул.

— Намучается с тобой Варлаф! — заметил он. — Что ж… Ему не привыкать! Ты заплатила за все — понимаешь?

— Не понимаю!

— Ты ведь могла бы и дальше разыгрывать свое представление — путешествующую нищенку, и не платить за ужин совсем. Но ты заплатила — честно и не торгуясь. Пускай тебе это покажется странным, но мне это многое говорит о человеке. Если бы не твои деньги! Я сначала решил, что ты какой-то особенно наглый орк, пробравшийся к нам с целью узнать планы Озиллы или даже убить его. Ты уж прости меня за мою подозрительность — в такое время живем!

— Да, — согласилась я, — и в таком мире!

— Так примешь в дар одежду?

— Приму. Но могу и заплатить!

— Нет, за это денег не возьму! А за провиант ты уже расплатилась. Хотя и орочье, но золото оно всегда золото!

Я невольно подняла глаза вверх, и увидела на верхних ступеньках массивную тень — Варлаф явно слушал наш разговор. Но, как долго?

Онольгейн прошел под лестницу — там обнаружилась дверь, ведущая в жилые покои хозяина. Он повел меня в дальнюю комнату. Она оказалась просторной светлицей. Здесь находились: ткацкий станок (или что-то подобное), большой стол, украшенный вышитой скатертью, длинные скамьи. Под потолком висели давно засохшие веники трав, издавая терпкий запах пыли и навсегда пропавшего аромата. Вдоль стен стояли резные массивные сундуки. Онольгейн подошел к одному из них, открыл, достал какие-то массивные тряпки, разложил на полу. Я с ужасом глядела на них — тряпки оказались платьями из суровой ткани: тяжелые, темные, с большим количеством оборок и складок. Я чуть в обморок не упала, представив себе, как в таком облачении буду странствовать по бесконечным и опасным дорогам Улльской долины.

— Э-э-э! А нет ли чего попроще? Свитерка там, брючек с подкладкой, а?

Хозяин удивленно взглянул на меня.

— Свитерка? — не понял он.

— Забудь, — сказала я. — Благодарю за доброту, но в таких богатых одеждах я не угонюсь за Варлафом. А ему надо идти быстро! Да и жалко мне в этих платьях грязь на дорогах месить.

Я уже развернулась, но Онольгейн остановил меня.

— Постой, не беги! — сказал он. — Есть еще кое-что! — и уж совсем непочтительно добавил, — Если влезешь!

Он аккуратно сложил платья и убрал обратно. Делал почтенный хозяин все ужасно медленно. Я переминалась с ноги на ногу — мне с самого момента пробуждения хотелось в туалет!

Онольгейн тяжело поднялся с пола и пошел к другому сундуку. Отпер его и, достав, принялся раскладывать на полу — толстую стеганую красную рубаху, короткий приталенный камзол, зеленый с коричневым, длинные черные штаны, больше похожие на рейтузы. Подумав, выложил высокие блестящие сапоги и перевязь, на которой болтались пустые короткие ножны.

— Примерь, госпожа, я выйду!

И, действительно, вышел.

Одежда была не новой, но чистой. На рубашке и камзоле, в одном и том же месте — не левом боку, едва виднелись тщательно заштопанные разрезы — неужели, боевая рана?

Я быстро скинула спортивный костюм и принялась напяливать на себя рейтузы. Они особенно не стеснили моих движений, кроме того, я предполагала, что они слегка растянутся во время носки. Вот с рубашкой было хуже. Жена Онольгейна была субтильной, как подросток. Возможно, в то время, когда она носила эти вещи, она и была подростком? Во всяком случае, место для бюста в рубашке предусмотрено не было. Красная ткань опасно натянулась на моей груди, несколько верхних пуговиц вообще не застегнулись, открывая совсем уже неприлично глубокий вырез. Кое-как я натянула камзол, едва сошедшийся у меня в талии, сапоги, чудом оказавшиеся мне впору, и окончательно запуталась в перевязи. Когда я приготовилась было упасть и задушиться упрямым ремнем, с болтавшимися на нем ножнами, Онольгейн тактично постучал в дверь.

— Ты одета, госпожа?

— Ох, помоги! — простонала я в ответ.

Вошедший хозяин бросился помогать распутывать проклятую перевязь. Когда он освободил меня от нее, мы, тяжело дыша, уставились друг на друга.

— Сразу видно, что госпоже не приходилось брать в руки оружие! — тоном знатока заметил Онольгейн, и отошел на шаг назад. — Позволь мне взглянуть на тебя! А что, совсем не плохо!

Взгляд его старательно избегал соблазнительно полураспахнутой рубахи.

— Знаешь, что? — слегка покраснев, сказала я. — Давай я приму в дар брюки, сапоги ну и… камзол! И буду бесконечно благодарна! А рубашку эту ты оставь — на память!

Хозяин подозрительно посмотрел на кучу моей одежды — он впервые видел велюровый спортивный костюм. Возможно, что впервые он видел и ткань нежно сиреневого цвета, и веселые желтые полоски на брюках и рукавах.

— Как ты пожелаешь! — наконец, ответил он. — Однако перевязь возьми. Кинжалом одарить тебя не могу — ты должна сама добыть себе оружие! Таковы правила!

— Ага! — поддакнула я (рукоять орочьего кривого кинжала выглядывала из кармана спортивных штанов, хорошо, что Онольгейн этого не заметил). — Конечно! А теперь позволь, я снова переоденусь. А потом ты покажешь мне, как одеть эту перевязь, чтобы не совершить акт самоубийства.

Онольгейн дико взглянул на меня и быстро вышел за дверь.

Я сняла камзол и рубаху, одела куртку от костюма, снова напялила сверху камзол. Выпустила капюшон на спину, и засунула в голенище сапога кривой орочий кинжал. Жаль, в комнате не было зеркала! Увидь меня сейчас поклонники Толкиена, наверное, четвертовали бы без лишних разговоров!