Абрахам Меррит - Металлическое чудовище

И тут с удивлением я заметил, что эти созвездия не только в радужной оболочке, но и в зрачках, глубоко внутри них, как далекие звезды в глубине бархатного полуночного неба.

Откуда же исходил тот блеск, более страшный, более угрожающий в своем холодном спокойствии, чем горячее пламя гнева? Глаза эти не угрожают, нет. Они спокойны и неподвижны, и в них мелькает тень заинтересованности, призрак дружеской улыбки.

А над ними ровные, тонко прорисованные бронзовые брови. Губы ярко-алые и – спящие. Сладкие губы… такие мог увидеть в своей мечте великий художник и изобразить, как самую суть женской привлекательности, но губы спящие и не стремящиеся проснуться.

Гордый прямой нос; широкий низкий лоб, и над ним – масса прядей-щупалец, рыжевато-коричневых, роскошно топазовых, металлических. Как тонкая медная проволока; и туманных, как облака, которые Сультзе, богиня сна, посылает на рассвете, чтобы поймать блуждающие сны влюбленных.

Под этим удивительным лицом круглое горло, переходящее в изысканную линию плеч и груди, полуприкрытых покровом.

Но на этом лице, в этих глазах, на этих алых губах и на груди что-то неземное.

Что-то пришедшее прямо из загадочных глубин заполненного звездами пространства; из упорядоченного, спокойного, безграничного космоса.

Бесстрастный дух, спокойно глядящий на человеческие страсти, в ее губах, в каждой линии ее спящего тела – и этот дух не дает ей проснуться.

Сумерки спокойствия, опускающиеся на горное озеро. Иштар, без сновидений спящая в Нирване.

Что-то в ней не от нашего мира, что-то грандиозное, как космос по сравнению с летним ветром, океан – с волной, молния – со светлячком.

– Она не… человек, – услышал я шепот Вентнора. – Посмотрите ей в глаза, на ее кожу…

Кожа у нее белая, как жемчужное молоко, тонкая и нежная, как паутина, шелковая и мягкая; прозрачная, будто сквозь нее пробивается неяркий свет. Рядом с ней Руфь с ее прекрасной кожей казалась прожженной солнцем деревенской девчонкой по сравнению с Титанией.

Женщина рассматривала нас, будто впервые в жизни видела людей. Заговорила – голос у нее какой-то отдаленный и в то же время сладкий и звонкий, как звуки маленьких золотых колокольчиков; он полон спокойствием, это часть наполняющего ее духа, золотые колокольчики звучат из тишины, говорят за нее, от ее имени. Говорила она запинаясь, как будто губы ее не привыкли к звукам человеческой речи.

И говорила на персидском языке, на чистейшем древнеперсидском.

– Я Норала, – прозвенел ее золотой голос. – Я Норала.

Она нетерпеливо покачала головой. Из-под покрова показалась рука, стройная, с длинными пальцами, с ногтями, как розовые жемчужины; на запястье свернулся золотой дракон со злобными маленькими алыми глазками. Стройная белая рука коснулась головы Руфи, повернула ее, так что эти странные, испещренные огненными точками глаза посмотрели прямо в глубину голубых глаз Руфи.

Долго смотрела она. Потом та, что назвалась Норалой, коснулась пальцем слезы, висевшей на длинных ресницах Руфи, удивленно посмотрела на нее. Какое-то воспоминание проснулось в ней.

– Ты… боишься? – запинаясь, спросила она.

Руфь покачала головой.

– Они… тебя пугают?

Она указала на разбросанные по долине груды. И тут я увидел, откуда исходит блеск этих странных глаз. Маленькие лазурные и золотые звездочки побледнели, задрожали, потом вспыхнули, как далекие галактики серебряных солнц.

Руфь испуганно отшатнулась от этого странного блеска.

– Нет… нет… – выдохнула она. – Я плачу – из-за него.

И она указала на Чу Минга – коричневое пятно на краю пространства, усеянного частями тел.

– Из-за него? – В голосе слышалось удивление. – Почему?

Она взглянула на тело Чу Минга, и я знал, что она не видит в нем ничего человеческого, ничего родственного себе. В глазах ее выражение легкого удивления, но когда она посмотрела на нас, странного свечения в них не было. Она долго разглядывала нас.

– Что-то давно спавшее пробуждается во мне, – наконец нарушила она молчание. – И требует, чтобы я взяла вас с собой. Идемте!

Неожиданно она отвернулась и направилась к расселине. Мы переглянулись, думая, как поступить.

– Чу Минг, – заговорил Дрейк. – Мы не можем бросить его так. По крайней мере прикроем от стервятников.

– Идемте. – Женщина стояла у входа в расселину.

– Я боюсь! Мартин, мне страшно. – Руфь протянула дрожащую руку к своему рослому брату.

– Идемте! – снова позвала Норала. Голос ее прозвучал резко, повелительно, безапелляционно.

Вентнор пожал плечами.

– Что ж, идемте, – сказал он.

Бросив последний взгляд на китайца – стервятники уже подбирались к нему, – мы пошли к расселине. Норала молча ждала, пока мы не прошли мимо нее; потом последовала за нами.

Не прошли мы и десяти шагов, как я понял, что это не расселина. Туннель, проход, вырубленный людьми, и на стенах изображения драконов, а потолок – голая скала.

Женщина быстро скользила вперед. Мы следовали за ней. Далеко, далеко впереди показался тусклый свет. Он дрожал, мерцал, этот световой занавес на расстоянии не менее мили от нас.

Но вот он приблизился; мы прошли сквозь него и вышли из туннеля. Перед нами тянулось узкое ущелье, как разрезанное мечом тело каменного гиганта, у ног которого проходил туннель. Высоко над головой виднелась неширокая полоска неба.

Два каменных монолита охраняли вход в туннель; гигантские каменные блоки наклонились, растрескались. От входа расходились трещины, как морщины в скале: давление слоев давно пыталось закрыть это отверстие.

– Стойте! – неожиданно послышался золотой голос Норалы. И снова я увидел вспышку белого звездного света в ее глазах.

– Может, лучше… – она рассуждала сама с собой. – Может, лучше закрыть этот проход. Он не нужен…

Снова прозвенел ее голос, дрожащий, вызывающий странное беспокойство, гармоничный. Вначале это было бормочущее пение, ритмичное и низкое; звуки, их тоны, их последовательности были мне совершенно незнакомы; незнакомые, резкие, чуждые темы, которые все время повторялись, падали хрустально-чистые жемчужины звуков, упорядоченные, математические, геометрические, как движения фигур – маленьких в руинах, огромных в долине.

Но что это? Я понял – это движение, трансформированное в звуки!

У входа в туннель что-то шевельнулось. Движения стали быстрее, как будто следуя ритму песни Норалы. В темноте показались слабые вспышки. Они возникали и исчезали, как будто просыпались мягкие огоньки, гигантские светляки: вспышки дымчатого янтаря, блеск розового, искры бриллиантов, опалов, изумрудов и рубинов – все более яркие, ослепляющие.