Кейт Эллиот - Королевский дракон

Но то был не колокольный звон, а голос. Голос, сотрясавший воздух. Послышалось два удара, будто чем-то тяжелым ударили по дереву. Если бы только выглянуть, что происходит… Но она не могла двинуться. Не осмеливалась. Надо было прятаться. Так говорил отец.

— Твои жалкие стрелы не помогут, — произнес голос-колокол. Страшный голос. Не мужской и не женский. — Где она?

Лиат не могла слушать. Казалось, к ней прикасается что-то чудовищно древнее. Холод пробежал по коже.

— Вы ее нигде не найдете, — сказал отец с трудом, задыхаясь, будто долго куда-то бежал.

Испарина выступила на лбу, когда она попыталась двинуться. Но ведь это был только сон… Огонь вдруг полыхнул в камине, ярко и неестественно сверкая. Искры рассыпались во все стороны, стало темно и тихо. Она спала…

…И наконец проснулась, в последний предрассветный час, когда первые лучи только-только нарушили небесную черноту. Она пошевелилась и поняла, что держит книгу в руках, а ее пальцы… Пальцы дрожат.

Что-то было не так. Отец лежал поперек скамьи, протянув руки к столу. Голова покоилась на углу стола. Лук, вытащенный из колчана, лежал на полу. Почувствовав холод, она сбежала по лестнице.

Отец не спал. Ставни были закрыты. Дверь заперта. Все восемь лет, где бы они ни останавливались, в очаге горел огонь. Сейчас камин не горел, виднелся только слабый след пепла. Две стрелы, выпущенные из отцовского лука, торчали в стене над камином.

На столе у правой руки отца лежало белое перо. Таких белоснежных она никогда не видела. Ветер засвистел в дымовой трубе, подхватил перо, развеял пепел на полу и сдул его следы, будто их и не было. Она хотела взять письмо.

«Оставь! » Она отдернула руку, будто ее окликнули. «Если дотронешься до чего-нибудь, чего касались их руки…»

«Где она?» — спрашивал ночной голос. И отец отказался ответить.

Она смотрела на тело. Он состарился настолько, что казалось, его смертная оболочка рассыплется в прах даже от легкого прикосновения ветра.

«Не доверяй никому».

И первое, что она сделала, — спрятала книгу.

Медленно капала вода, пробудив Лиат ото сна, не принесшего облегчения.

— Па? — спросила она, подумав сначала, что где-то за домом протекает водосток. Открыла глаза, всматриваясь в тьму, и вспомнила, что отец мертв, убит.

Высокое окно в земляной стене пропускало узкую полосу света на каменный пол. Звонко падали капли. Лиат поднялась с лежанки и села. Грязь стекала с ее одежд, но она была настолько измождена, что не могла их даже почистить. Лицо болело от ударов брата Хью. Она потрогала рукой правую щеку. Поморщилась. Да, синяк. Левая рука болела, но вроде сломана не была. Она позволила себе порадоваться этому.

Она опустилась на колени. Движение принесло пронзающую боль в голове. На мгновение показалось, что она дома. Она склонилась перед скамьей, где лежало тело. На ее глазах оно становилось все более чуждым. Дверь резко распахнулась, и поднятое порывом ветра белое перо укололо ее. Острая боль пронзила тело.

Она надавила ладонями на лоб и зажмурила глаза, чтобы не видеть ничего. Медленно отступили и боль, и воспоминания. Опершись рукой о стену, она встала. Постояла минуту, проверяя силы.

Прерывистый шум доносился из противоположного угла, на полу натекла лужа грязной воды. Она не помнила, как попала сюда, но была уверена, что это тюремное подземелье ратуши. Даже Хью не сумел бы заставить старосту Людольфа упрятать ее в церковное подземелье. Судя по всему, она была в подвале под свиным стойлом. Если бы только окно не было таким узким, да еще с решеткой из четырех железных прутьев.

Неожиданно из окна послышался свистящий шепот, тихий, но резкий и взволнованный.

— Лиат, ты здесь?

— Ханна? — Сердце забилось. — Ты нашла книгу?

Раздался вздох, выдавший волнение Лиат:

— Да. Как ты и говорила, под полом. И спрятала потом там, где ты сказала.

— Спасибо Владычице, — прошептала Лиат.

Ханна продолжала, не услышав короткой молитвы:

— Но у нас нет денег, чтобы расплатиться за ваши долги… Даже за проценты от них. Завтра будет распродажа. Прости.

Лиат подошла ближе к окну и сжала руками железные прутья. Но все равно не смогла разглядеть лица подруги.

— Но те четыре книги. Они должны дорого стоить, дороже двух лошадей.

— Староста Людольф тебе не сообщил? Брат Хью сказал, что книги — церковная собственность, и забрал их. На продажу они выставлены не будут.

— Кровь Господня! — едва сдержала крик Лиат. Ярость охватила ее и вызвала боль в избитом теле. Почему отец доверял Хью?

— Прости… — снова начала Ханна.

— Не проси прощения. Что ты могла сделать?

— Если бы Инга не затеяла столь дорогую свадьбу, мы могли уплатить хотя бы проценты по долгам.

— Это не вина Инги. Брат Хью заплатит за все. За отцовские долги тоже, и все это не будет важно.

— Но если и так, Лиат, почему твой отец влез в такие долги за два года? Ты никогда ничего не говорила. Все это время. — Ее голос стал еще тише. Она тоже приблизилась, насколько это было возможно, и Лиат увидела ее рот и подбородок. Затем сильная рука коснулась ее руки.

— Мама говорит, он умер не своей смертью.

Рука Ханны согревала. Лиат сжала ее. «Мой отец волшебник. Откуда тут быть своей смерти?» Но она не могла сказать этого вслух даже ближайшей подруге. Все в деревне считали мастера Бернарда монахом-расстригой, человеком, нарушившим свой долг перед Владычицей и Господом и вынужденным оставить обитель из-за обвинений в связи с женщиной и рождении ребенка. Иначе думать не могли, потому что только церковный человек мог писать. Только он мог то, что мог отец: знать силу растений и заговоров, способных победить болезни. И изгонять бесов. Только так деревенские принимали его без страха. Падший монах — человек презренный, но неопасный. Только брат Хью что-то подозревал. И только он втерся в доверие к отцу.

В коридоре раздались шаги. Они услышали приглушенные голоса.

— Ханна, уходи.

— Но Лиат…

— Кто-то идет.

— Мама хотела принести тебе еды. Я приду сегодня вечером.

Ключ повернулся в замке, и связка ключей зазвенела. Лиат отошла от окна, как только убедилась, что Ханны нет. Дерево неприятно заскрипело о камень, и дверь медленно отворилась. Лиат отошла к противоположной стене так, чтобы та прикрывала спину. Вызывающе подняла подбородок.

Три фигуры стояли в проеме, но вошли только брат Хью и староста. Хью держал в руках свечу.

— Книга, — немедленно сказал Хью тихим надменным голосом, таким непохожим на сладостные речи, которые он вел с отцом. — После проведенной здесь ночи ты не надумала рассказать мне о ней?