Антон Фарб - День Святого Никогда

— Я говорю: жалкое это зрелище, — повторил Огюстен. — Смотреть противно. Средний возраст присутствующих — лет пятьдесят, не меньше. Да тут стариков в десять раз больше, чем молодежи! Отвратительно!

— Что — отвратительно?

— Старики эти. Ну ты только взгляни на них: вырядились, железками увешались, расфуфырились как я не знаю кто… Им дома надо сидеть, кости греть. Из них песок уже сыплется… Эх, одно слово — герои!

— Огюстен, дружище, это все очень интересно…

— Человек должен встречать старость усталым, — безапелляционно заявил Огюстен. — И, по возможности, удовлетворенным прожитой жизнью. А эти? Им пора мечтать о кресле у камина, да о теплом молоке на ночь. Внуков надо нянчить в таком возрасте, и врать им о своих подвигах. А они хотят вернуться. В молодость. Снова подвиги совершать, чудовищ истреблять и магов искоренять. Мало им было… Седые уже стали, все, поголовно, кроме тех, что лысые, а туда же. Мечами помахать захотелось. Последние мозги с волосами потеряли!

— Кгхм…

— А ты на мою прическу не намекай! — Огюстен пригладил свои зализанные волосины. — Очень модная прическа, «солнце в дымке» называется!

— Вообще-то, я хотел тебе сказать, что ты сейчас сидишь на месте, которое я занял для Бальтазара. Вон он, как раз сюда идет. И если тебя не затруднит, сделай мне одолжение: не провоцируй его. Он и так весь день сам не свой. Там сейчас его пацаны сидят, так что его настроение ты себе и без меня представить можешь… Короче говоря, лучше бы тебе… гм… поискать другое место.

— Понял, не дурак, — понизил голос Огюстен. — Уже ухожу… Добрый вечер, сеньор Бальтазар! — сладкоречиво пропел он. — Как поживаете? Как здоровье? Как дети? Я тут для вас местечко попридержал, а теперь не смею вам мешать…

— Ему что здесь было надо? — проворчал Бальтазар, присаживаясь и кладя палаш поперек колен.

— Как всегда. Потрепаться.

— И почему ты его терпишь?

— Из вежливости… Ну что там Абнер?

— Думает, — важно ответил Бальтазар.

— О чем?

— Чего ему больше хочется: напиться или подраться. Я ему обещал на банкете подумать вместе. А там — что решим…

— И не стыдно, перед детьми-то? — укоризненно покачал головой Феликс.

— Ни капельки! Пусть знают, как ведут себя настоящие герои!

— Какие люди!!! — взревел у них за спиной полузнакомый герой с моржовыми усами пшеничного цвета. — Бальтазар! Старый ты пердун! Давно вернулся?!

— Хтон тебя подери, Дугал, а можно не орать? — прошипел испанец.

— Ой, какие мы стали нежные и ранимые! Представь меня своему другу!

— Феликс, познакомься, это Дугал, очень шумный человек, — кисло сказал Бальтазар. — Дугал, это Феликс, очень тихий человек.

— Рад! — бросил Дугал Феликсу и повернулся к Бальтазару: — Ну, рассказывай! Когда вернулся?..

— Взаимно, — пробормотал Феликс, украдкой ослабляя ремень и расстегивая воротник. «Где Сигизмунд, хотел бы я знать, — подумал он. — Скоро тут дышать будет нечем… Пора бы и приступить к церемонии. Все уже собрались. Или, как будет точнее, вернулись. Это слишком глубоко в нас сидит: привычка возвращаться… Нет, но каков Огюстен!..»

Неторопливый ход мысли Феликса был прерван появлением в амфитеатре Сигизмунда. Оное появление вызвало восторженный ропот со стороны студентов, почтительное молчание гостей и иронические смешки господ героев. Причиной столь разнообразных реакций послужила привычка Сигизмунда одеваться согласно моде, бытовавшей среди странствующих героев лет эдак пятьдесят тому назад. Последний из Неумолимых Пилигримов, Костлявый Жнец, Узник Поэнари, Рыцарь Монтесиноса и обладатель еще дюжины не менее звучных псевдонимов; герой с полувековым стажем, стоявший у истоков Школы; ходячая легенда и старый педант в одном лице — Сигизмунд был с ног до головы затянут в черную кожу и увешан оружием. Естественно, это тут же сделало его объектом пристального изучения со стороны всех присутствующих: так рассматривают манекен в музее. В первую очередь в глаза зрителю бросались его скрипучие сапоги, высокие голенища которых доходили почти до промежности («Он что, на рыбалку собрался?» — хмыкнул Бальтазар). Потом взгляд стороннего наблюдателя неизбежно притягивал к себе широченный пояс, густо усыпанный заклепками и креплениями для ножей, метательных звезд, топориков, булав и прочего инструментария. Большинство креплений сейчас пустовало, но и занятых было достаточно для того, чтобы Сигизмунд слегка звенел при ходьбе. Третьим предметом геройского костюма, достойным зрительского внимания, была специальная перевязь, или, как ее называл сам Сигизмунд, «сбруя», двумя петлями охватывающая обе подмышки и пересекающая спину на уровне лопаток. На вертикальных ремешках «сбруи», пристегнутых к поясу, параллельно ребрам крепились ножны метательных кинжалов (по пять слева и справа), так, чтобы рукоятки торчали вперед. Благодаря этому хитроумному приспособлению Сигизмунд мог попарно метнуть все десять кинжалов быстрее, чем первые два поразят свои цели. Довершал архаичный образ странствующего героя используемый Сигизмундом в качестве посоха длинный двуручник с волнистым лезвием, которое, если Феликсу не изменяло зрение, было слегка заржавлено.

От приснопамятного утреннего колотильщика — грозы фанерных драконов — он отличался разве что осанкой: одно плечо у Сигизмунда было несколько выше другого, отчего его фигура приобретала некоторую скособоченность — прямое следствие полученного еще в юности удара хвостом поперек позвоночника. Хвост, насколько мог вспомнить Сигизмунд, принадлежал либо псевдосфинксу, либо мантикоре. Впрочем, не исключено, что это была ламия…

Сигизмунд приблизился к специально принесенной из лекционного зала кафедре, воткнул меч в песок и прочистил горло. На героев это, конечно, не возымело действия, и тогда Сигизмунд взял молоточек и начал бить в гонг, предусмотрительно установленный на кафедре рядом с графином с водой. Спустя минуту противное дребезжание металлической тарелки, подвешенной на двух цепочках, заставило умолкнуть даже самых упрямых и беспардонных нарушителей тишины.

— Кхе-кхе, — откашлялся Сигизмунд, набулькал в стакан воды из графина и, не смущаясь гробовым молчанием зрителей, сделал два глотка. — Добрый вечер, господа! — начал он. — Мы собрались здесь сегодня для того…

Скорее следуя устоявшейся привычке, чем из уважения к традициям — а может быть, и по иной причине, самому Феликсу неизвестной — но так или иначе, Феликс, в отличие от большинства героев, посещал церемонию ежегодно и знал вступительную речь Сигизмунда практически наизусть. Он расслабился, позволяя знакомым словам обтекать сознание, и предался любимому развлечению: рассматривать будущих студентов и строить предположения об их дальнейших судьбах.