Татьяна Устименко - Сумасшедшая принцесса

– Эй, ты кто? – закричала я, пытаясь разглядеть всхлипывающего. – Какого мерзкого гоблина ты тут делаешь, когда в деревне больше никого нет?

Источник звуков поднял голову, и я возмущенно ругнулась, увидев расширенные глаза испуганного, измученного ребенка.

– Меня бросили, добрая госпожа! – ответил жалобный голос. – В деревню пришла Чума, и все убежали второпях, опасаясь за свои жизни. А меня оставили здесь как откупную жертву!

– Почему же тебя? – изумилась я.

– Потому, что я сирота, добрая госпожа, и после смерти никто не прольет над моей могилой ни единой слезинки…

У меня не нашлось ни одного доброго слова в адрес людей, панически бегущих при приближении заразы и пытающихся откупиться от ужасной болезни ценой жизни несчастного, одинокого ребенка, за которого даже вступиться некому. Грязно ругаясь и желая много чего неприятного всем сбежавшим мерзавцам, я спустилась в колодец по веревке, привязанной к вороту, обвязала под мышки и вытащила безвольное, обмякшее тело. Уложив спасенного на траву и скрипя зубами от злости, я обнаружила, что это подросток лет четырнадцати. Высокий, но очень худой, с красивым лицом и добрыми карими глазами.

– Как зовут тебя, малыш? – Я ласково отвела от лица мальчика спутанные пряди густых черных волос.

– Тим, добрая госпожа, – ответил несчастный, оробев при виде сияющей роскоши моей золотой маски. К несчастью, даже такой необременительный для него подъем лишил мальчишку последних сил, и, видя его закатывающиеся глаза, я поняла – он близок к забытью. Плохо было и то, что жестокая Чума все-таки нашла свою жертву. Два огромных, наполненных гноем и дурной кровью бубона располагались на ключице и правой руке мальчика. Понимая, как глупо оставаться на ночевку в зараженной деревне, я вывезла Тима подальше в лес, где, видимо, только при помощи Пресветлых богов обнаружила чистую полянку с зеленой травой и протекавшим по ней маленьким ручейком. Там я споро переодела мальчика в свою сухую запасную одежду, развела костерок и, вскипятив в котелке немного родниковой воды, заварила чай из лечебных трав, припасенных у меня в сумке. Стараниями мэтра Кваруса и благодаря собственному любопытству, побуждавшему меня читать без разбора все книги в библиотеке замка, я понимала в науке врачевания намного больше своих легкомысленных сестер.

Я вскрыла оба чумных нарыва на теле Тима, выпустила их мерзкое содержимое и наложила на раны повязки с дегтярной мазью. Нежно успокоив поминутно благодарившего меня за заботу мальчика, я уверила его в том, что он больше никогда не останется один, и устроила на ночлег со всем доступным нам комфортом. Утомленный ребенок вскоре забылся горячечным сном. Я же решила ни на минуту не смыкать глаз, несмотря на владевшую мной усталость. Жестокая Чума, уже начавшая свое черное дело, не оставит полумертвую жертву. Этой ночью, когда истощенный мальчишка устанет сопротивляться разрушительному действию болезни, она придет, чтобы увести его в царство мертвых. «Ничего, – подумала я, – она еще не пробовала чудесной стали моего Нурилона. Я-то небось окажусь покрепче хилого мальчишки. Пусть-ка ее величество бубонная Чума попробует забрать у меня жизнь Тима. Как бы ей самой потом жалеть не пришлось, что она связалась с Сумасшедшей принцессой!»

С такими мыслями я очертила защитный круг, поручив его границу охране Пресветлых богов, разожгла костер поярче и уселась у огня с обнаженным оружием в руках, приготовившись любой ценой защитить жизнь Тима.

Видимо, я все-таки переоценила свои силы, усталость оказалась сильнее, и я задремала. Разбудило меня деликатное, негромкое покашливание, раздавшееся где-то совсем рядом. Первым делом я обернулась к Тиму, но мальчик крепко спал, завернувшись в мой плащ. Дыхание его выровнялось, жар спал. Кажется, мои лекарства оказались достаточно действенным средством в борьбе с тяжелой болезнью. Между тем негромкое покашливание раздалось вновь, и я рывком вскочила на ноги, с содроганием увидев того, кто стоял на лужайке. У самой границы защитного круга, который я, недолго думая, очертила прямо на траве копотью от обожженной смолистой ветки, возвышалась тощая фигура загадочной твари, накануне встреченной мною на дороге, ведущей к Бранзону. Впрочем, после спасения Тима я уже догадывалась, кем был этот зловещий путник, и с гневом и скорбью в сердце осознавала, что произошло с жителями города, если Чума не миновала их на своем пути. Сейчас же мерзкая тварь спокойно стояла на рубеже защитного круга и, откинув с лица капюшон плаща, заинтересованно разглядывала меня своими пылающими глазницами. Легкая, почти нежная улыбка играла на усыпанных струпьями губах твари, пока я ошарашенно старалась понять, какого гоблина поганая врагиня разбудила меня столь деликатно, вместо того чтобы попытаться напасть, пользуясь моей глупой неосторожностью.

Видя, что молчание затягивается, Чума сделала еще шаг вперед, подойдя вплотную к линии круга, и произнесла неожиданно звучным, обволакивающим голосом:

– Ну здравствуй, Морра, вот мы с тобой и встретились!

– Убирайся! – прошипела я, занося над плечом сверкающее лезвие Нурилона. – Чтобы добраться до Тима, тебе придется сначала убить меня, и обещаю, что это будет нелегко даже для такого опытного пожирателя человеческих жизней!

Чума изумленно вздернула брови, а потом расхохоталась звонким девчоночьим смехом:

– Уверяю тебя, дорогая племянница, у меня нет ни единого намерения причинить тебе хоть малейший вред! Если тебе так приглянулся этот оборванец, то забирай его себе. Думаю, матушка не против.

– Чего-чего? – обалдело переспросила я. – Какая племянница, какая матушка?

Логичнее всего было предположить, что от усталости и сумбура последних дней я просто сошла с ума, оправдывая данное мне прозвище.

Видимо, забывшись, я опять начала думать вслух, потому что окончательно развеселившаяся Чума отрицательно помотала головой и начала убеждать меня в моей абсолютной вменяемости:

– Нет, ты в своем уме! – Тут Чума подмигнула мне своим красным глазом, и я много бы дала, что увидеть со стороны выражение своего лица.

– Может быть, я сплю? – вырвалось у меня. – Никогда не слышала большей несуразицы!

Впрочем, я тут же прикусила язык, вспомнив вчерашний разговор с Лионелем. Есть от чего потерять голову!

– Наверно, мало мне эльфийского дядюшки, красавца Лионеля, так теперь еще заявляется сама бубонная Чума и утверждает, что она моя тетя! Даже не смешно! – обиженно буркнула я. – Ну кто еще может похвастаться, что препирался с самой Чумой?

– Действительно, никто, – усмехнулась Чума. – Видишь ли, милая родственница, почему-то разумные существа любой расы не очень-то любят вести со мной философские беседы.