Терри Донован - Повесть Вендийских Гор

12

На пятый день Конан встал с ощущением того, что у него во рту сдохла мышь. Среди кувшинов, бутылок и бурдюков он тщетно искал воду. Только возопив к хозяину, он получил питье — шербет, в котором слабо чувствовалось присутствие персика. Первый глоток отправился на пол, послужив избавлению от воображаемой мыши, второй отправился по назначению.

— Ты замечательный человек, Мител! — сообщил Конан. — Когда-нибудь я тебя вознагражу…

— Ты уже меня вознаградил, благородный воин, — поклонившись, ответил Мител.

— Ах, да… — Конан поискал глазами пеструю ткань. — А где девочки, Мител? Что-то я их не вижу. Или они занимаются любовью с какими-нибудь другими твоими гостями?

Мител помрачнел.

— Нет, господин. Они не занимаются любовью. Они никак не могут заниматься любовью. Плохой день, господин. Не смею сказать… Ваш кровный брат хоть и спит, но и во сне кажется гневным…

— Говори, иначе я сам стану гневным, а ты знаешь, что бывает с теми против кого направлен мой гнев! — Конан напряг мышцы, выступившие под его лоснящейся кожей, словно корни могучего дуба.

— Упеллури свидетель, что я заговорил против воли! — сказал Мител. — Вчера ваш брат опозорился перед женщиной. Не смог проникнуть в ее лоно. Она засмеялась, и это сильно разозлило его. Он схватил нож и ударил женщину. Она закричала и попыталась отползти, он ударил еще раз, и бил до тех пор, пока она не затихла. Она мертва и ее подруги воздают ей последние почести…

— Да, это так! — подтвердил Серзак, входя. — Я присутствовал на сожжении. — Он был трезв. — Я понимаю, ты не в силах поверить, что твой брат способен на такое, но это так, ничего с этим не поделаешь. Утешайся тем, что он совершил божественное правосудие, которого нам вовек не понять. Женщина эта либо уже преступила закон, либо собиралась это сделать. Харборд выступил лишь орудием и я не уверен, помнит ли он вообще о содеянном.

Конан приложился к медному кувшину со шербетом и опустошил его до дна. Жажду это частично уняло, зато в желудке появилась тяжесть, и в голове образовался туман. Пошатываясь, Конан поднялся, набросил плащ, взял меч и полный бурдюк с вином.

— Я думаю, нам пора, — заявил он.

— Я тоже давно хотел это сказать, — согласился сказитель. — Я уже приготовил для нас провизию в дорогу.

Киммериец кивнул и сделал шаг по направлению к двери. Харборд вдруг проснулся и схватил его за полу плаща. Конан в забывчивости сильно дернул, и кусок плаща остался в руке князя рыжебородых.

— Ты куда? — удивленно спросил он, рассматривая обрывок.

— Я не могу больше здесь оставаться, брат, — сказал киммериец. — Мне нужно идти. Ты самый лучший из моих кровных братьев. Я ценю твое уважение и, если бы понадобилось, отдал бы за тебя свою кровь. Но сейчас у нас больше не осталось времени.

— Я пойду с тобой! — заявил Харборд.

Серзак открыл было рот, чтобы что-нибудь сказать по этому поводу, но подходящих слов не нашел, постоял с открытым ртом и возмущенными глазами, а затем закрыл рот. Глаза так и остались возмущенными.

Харборд заметил недовольство сказителя, и по своему понял его.

— Нет, парней я не беру. Пусть спят, никто из них ведь не сравнится в ловкости с нами, так что не имеет никакого смысла утруждать их. Они мне тоже скоро понадобятся, когда я займусь одним человеком… — Лицо Харборда внезапно стало мрачнее грозовой тучи.

Он сжал кулаки и сидел молча.

Лицо Серзака, наоборот, прояснилось.

13

Снежная обезьяна, вся в седых космах, с красными глазами, сидела на валуне, таком же седом, как она. Обезьяна была старой и ленивой, она почти не двигалась и издалека ее можно было принять за странное дерево, покрытое снегом. Порывистый, ледяной ветер играл седыми космами обезьяны и иногда бросался в нее снежной крупой, которая таяла нехотя, образуя грязные сосульки. Особенно много сосулек свисало с вытянутой морды обезьяны, и она была вынуждена время от времени избавляться от них.

Взгляд обезьяны обращался вниз, на круглую долину, по которой двигался одинокий человек. Он был черен лицом, и волосы его были седы, как и у снежной обезьяны. Одет он был в серую кожу. Навстречу человеку двигался отряд из трех всадников с красными повязками на головах. Он заметил всадников лишь тогда, когда они были на расстоянии меньшем, чем полет стрелы. Они заметили его чуть раньше и пустили своих коней в галоп. Обезьяна встрепенулась и даже чуть привстала с валуна, в трепетном ожидании. Не раз и не два видела она подобную картину — и знала, что последует за неминуемой встречей. Горные всадники с красными тряпицами на головах еще ни разу не лишали старую обезьяну кровавого зрелища.

Горкан был голоден. Последний раз ему удалось поймать и живьем сожрать кролика два дня назад, и нельзя сказать, что пища пришлась ему по вкусу. Чужая горячая кровь, конечно, необходима в этих условиях, но все же не вполне подходит человеку, когда-то владевшему несметными богатствами.

Он двигался по округлой равнине, со всех сторон окруженной серыми, заснеженными скалами. Под ногами у него была пожухлая трава и снег, лежавший, словно рассыпанный нерадивой хозяйкой рис. Солнце застряло в расщелине между скал и медленно покрывалось кровью, когда он увидел отряд на конях, скачущих во весь опор. Лица всадников были разрисованы красной краской, головы выбриты и повязаны красными платками, обнаженные торсы лоснились. Вооружены всадники были в основном ножами. Только у одного на перевязи висел меч в прекрасно инкрустированных ножнах. Судя по тому, как он держался, это был предводитель.

— Стой, оборванец! — закричал предводитель.

Горкан подумал, что обращаются к нему, других претендентов не наблюдалось. Это мало понравилось магу, но он послушно остановился. Против ног лошадей его ноги явно проигрывали, и никакой возможности избежать близкого знакомства с горными воинами не имелось.

Горкан стоял, не шелохнувшись. Он не собирался тратить на дикарей свою магическую силу. Негр, раб из Аренджуна, которому раньше принадлежало это тело, был мужем не робким, недаром старый хозяин грозился продать его в невольничье войско. Он смог бы и прежде постоять за себя, а теперь, когда молодость и сила соединились с мудростью и опытностью, тем более.

Всадники подъехали и принялись кружить возле него, отпуская грубые шуточки. Они собирались поиметь его как женщину, съесть его печень, закусить сердцем и вытянуть жилы, причем — не убивая.

— Слова — всего лишь слова, — сказал Горкан.

Предводитель остановился перед ним.

— Кто ты таков, что не боишься красных разбойников? — спросил он, склонясь к Горкану.