Лев Вершинин - Доспехи бога

Радостно, звонко вскрикивают трубы. Тягучий шепоток предвкушения пробегает по замершим обочинам.

Выбор сделан!

Из прорезей глухой драпировки императорского экипажа на миг вынырнула тонкая бледная рука. Повинуясь знаку, к загадочному паланкину устремляется вернейший евнух владыки; он заглядывает за шторку, он всплескивает пухлыми ладонями в знак восхищения, а вокруг уже гудит, и шелестит, и отчетливо слышны горестные всхлипы вперемежку с возмущенным ропотом: «Нечестно! Император любит тайны больше, чем женщин, это всем известно…» — «Так вы уж постарайтесь, голубушка, узнайте, кто эта змея бесстыжая…» — «Муж меня со свету сживет. Он, бедный, уж так надеялся…» — «Никакого проку от тебя, говорит, хоть тут помоги…» — «И выдрой ругается, представляете, милочка?..»

Тем временем шестеро плечистых слуг окружили паланкин, растянули над ним огромный, затейливо расшитый плат, готовясь набросить его — по обычаю — на избранную незнакомку; а с верхнего яруса экипажа уже спустилось на прочных канатах, пропущенных через хитроумно скользящие валики, изукрашенное вьющимися стеблями кресло. Счастливица так быстро проскользнула к нему, что незадачливые соперницы не успели ничего разглядеть; минута — и кресло, подтягиваемое за нижние концы канатов четырьмя парами мощных рук, взлетело к пятому ярусу и скрылось в широком окне за распахнувшимися на миг завесами.

Пышная процессия ожила и, оставляя позади кукование городских красавиц, их уязвленную гордость и растоптанные надежды их мужей, двинулась по раз и навсегда установленному маршруту под торжествующие трели трубы:

— Радуйтесь, жители Новой Столицы! Выбор сделан!

…Чистым серебром гремело и переливалось небо. Император поковырял мизинцем в ухе.

— Звенит, — пожаловался он гостье. — Ну, раздевайся, что ли.

— Догола? — приятным баском поинтересовалась та.

Владыка хмыкнул.

— Хоть личико открой, красавица… Красавица повиновалась.

Из-под густой вуали вынырнула короткая, аккуратно подстриженная бородка, а затем и все личико — потное, раскрасневшееся, сияющее озорной улыбкой.

— Ну, здравствуй, Рыжий…

И не разверзлось небо, потрясенное неслыханным кощунством, не рухнули молнии Вечного на голову святотатца…

— Здравствуй, Дылда, — откликнулся владыка. — А тебе идет!

«Гостья», злобно запыхтев, принялся выпутываться из обширных, хитроумно скроенных кринолинов.

— А, зар-раза, всех Светлых тебе в ноздрю, и как это бабы такое носят? — рычал он. — Ненавижу!

— Кого, Ллиэль? — невинно спросил Император, привычно поправляя медно-красные пряди. — Только не говори, что баб, все равно не поверю.

Ллиэль, он же — Дылда, промолчал.

Крыть было нечем: альковные похождения эрра копьеносной Каданги давно уже стали притчей во языцех…

Молчание затянулось

— Ну? — изволил поторопить Император.

— Не нукай, не кобыла, — огрызнулся дан-Ка-данга, усугубляя предшествующие святотатства. — Ты бы сперва, как положено, накормил, напоил…

— Держи, проглот! — В лицо Одному-Из-Семи полетел персик, да не простой, а особый, из тех, что лишь в тайных садах произрастают: невероятно огромный, неописуемо душистый, мохнатый до того, что казался бородатым не менее «гостьи».

— Ан!

Дан-Каданга не оплошал.

Отпихнув ногой кучу тряпья, только что бывшую изысканным дамским убранством, он уселся, отдуваясь, на узенькую козетку с кружевной спинкой, тщательно, не спеша, разжевал благоуханную мякоть и проглотил.

Серьезно и пристально поглядел в глаза богоравному.

И вытащил из-за пазухи свиток мятого пергамента с болтающимся на порванной цепочке гербом.

— Это то, о чем ты говорил? — помолчав, спросил владыка.

— То, что обещал, — поправил гость, протягивая документ.

— Стало быть, ты опять оказался прав.

— Часто ли я ошибаюсь, Рыжий?

— Никогда, — проворчал Император, беря бумагу, но читать не стал. Он рассеянно теребил полуоторванный герб, глядя куда-то мимо Дылды, и слушал вполуха его рассуждения, знакомые до последнего слова и страшные своей неопровержимостью.

Да, эрры взяли большую силу в его империи; еще отец его, Гьон Решительный, и вообразить бы себе не мог тех законов, которые приняты в последние годы. Каждый эрр — сам себе Император в своей провинции: у него есть доходы, с которых он под любыми предлогами не платит должных налогов в казну; есть двор, не менее, если не более, услужливый и преданный, чем у Коронованного Вечностью; есть армия, которая, конечно, слабее имперской гвардии; нет, правда, маарваарских наемников — уж этот закон пока еще исполняется! — но…

Вот то-то и есть, что «но».

Любой из Семи, кто бы он ни был — всего лишь подданный Владыки.

Двое, трое, пятеро, объединившие свои деньги, своих слуг, свои войска, — это…

Дылда прав: это конец ему, Рыжему.

Коронованному, Повелевающему, и прочая, и прочая…

Ну-ка, Временно Вечный, слазь! Вышло твое время.

Император тряхнул медной шевелюрой, отгоняя мрачную картинку. Подергал герб за цепочку.

— Лодрин молод, — задумчиво сказал он. — И не женат.

— К тому же сверх меры увлекается охотой на зупыря, — кивнул эрр Каданги.

Несколько мгновений оба молчали. Рыжий и Дылда с детских лет умели понимать друг друга.

— Наш возлюбленный магистр и так не слаб, — аккуратно подбирая слова, начал владыка. — А когда его хилоумный племянник станет дан-Баэлем…

— Ты сам подписал этот закон, — напомнил Ллиэль.

Император поднял брови:

— Который?

— Закон о наследовании знатнейшим, — пояснил дан-Каданга.

— Но я…

— Знаю! У тебя не было выхода. Пусть даже так. И что теперь? Обе старшие сестры Лодрина замужем за мелочью, спасибо твоему батюшке, успел… но если юнец породнится через младшую с магистром — считай, Баэль уже под задницей у Ордена.

— Ой ли? — хмуро сказал владыка.

— Опять хочешь убедить себя, что на твой век хватит? — усмехнулся Дылда. — Не трудись. Не хватит.

Сиятельнейший друг его детства вдруг запоздало осерчал:

— Но у меня действительно не было выхода! И я не думал…

— Ты и не должен думать, — вздохнул гость. — На то я у тебя есть. Ты бы слушал меня, дурака, хоть иногда. Подписал, подписал; а что ты подписываешь? Ты ведь уже и указ о собственной казни готов подмахнуть, не глядя, нет?

Император смерил его ледяным взглядом:

— Светлых тебе в зубы! Думай, что говоришь! И кому…

Ллиэль, нимало не устрашенный, только отмахнулся.

— Хочешь остаток жизни в славословиях скоротать — гони меня в шею и зови своих… пятколизов. Они тебе расскажут, как ты мудр, как прав, усиливая сильных, обогащая богатых, жалуя все новые и новые блага своим зажравшимся эррам…