Далия Трускиновская - Сказка о каменном талисмане

А царевна закинула свой лук за плечо, и достала из ножен саблю, и положила ее перед собой, и положила одно из своих драгоценных запястий, потому что она взяла у этого человека коня и не знала, как он к этому отнесется. И она думала, что предпочтет похититель волшебной воды в качестве платы за коня — запястье или удар саблей. Ибо вряд ли он стал бы выслушивать ее объяснения о том, что она спасла ему жизнь, поскольку стражи источника гнались за ним и не оставили царевне и этому человеку времени на беседы.

И человек с кувшином вдруг появился на площадке и видит — на спине одного из его коней сидит юноша, прекрасный видом, отрок четырнадцати лет, подобный обрезку месяца.

И этот человек, ничего не спрашивая, дал царевне тяжелый кувшин, и она взяла его, а этот человек сел на другого коня, и направил его по тропе, чтобы спуститься в долину, а царевна поехала за ним следом, потому что он знал дорогу, а она не знала.

И они долго спускались с горы, и когда рядом с ними посыпались стрелы стражей источника, Бади-аль-Джемаль, не говоря ни слова, отдала похитителю его кувшин, а сама взяла лук, и натянула тетиву, и стала поражать стражей источника. А похититель воды, у которого не было при себе лука, стал, нагибаясь с седла, подбирать стрелы и подавать их Бади-аль-Джемаль, не роняя при этом своего кувшина, и она поразилась его ловкости, гибкости и умению управлять конем.

И они ушли таким образом от погони, и спустились, и выехали на плодородную равнину, а это была небольшая равнина, зажатая между горными отрогами. И лишь тогда человек с кувшином отвел от лица край чалмы, закрывавший ему рот и подбородок, и внимательно посмотрел на своего нечаянного спутника.

Это был он — лев пустыни, безумный поэт и возлюбленный джиннии Марджаны!

Я чуть с коня не упала.

Увидев мое изумление, он понял, что я его знаю, и стал ко мне приглядываться.

— Я узнал тебя, о Хасан! — воскликнул он. — Ведь это с тобой мы должны были сразиться ночью на ристалище!

— И я узнала тебя, о Ильдерим, — отвечала я. — Но ради Аллаха, как ты попал сюда и зачем тебе понадобилась вода из источника Мужчин?

— Точно так же и я могу спросить тебя, о Хасан, зачем ты оказался здесь? — сказал Ильдерим. Если тебе самому нужна эта вода, то бери, в кувшине ее много.

— Попал я сюда по недосмотру Аллаха великого, могучего, — гордо объяснила я, чтобы он не подумал, будто я и впрямь нуждаюсь в этой скверной воде. — Эти бешеные джиннии, ты знаешь, о Ильдерим, и ты понимаешь меня...

— Воистину, знаю, — согласился Ильдерим и усмехнулся.

— Меня принесла сюда Азиза, — продолжала я, — и у меня в мыслях не было прикасаться к воде этого источника, клянусь Аллахом! Но тебе-то она зачем понадобилась, о Ильдерим? Ведь это не я, а ты тащишь кувшин с водой, и на нем еще видны следы крови стражей источника!

— Все очень просто, о Хасан, — сказал Ильдерим. — Я спущусь вниз, доеду до ближайшего города и продам эту воду. Вот и все, что с ней связано.

— Ты шел за этой водой только ради того, чтобы продать ее? — изумилась я.

— Разумеется, о Хасан, я же купец! — гордо заявил Ильдерим. — Я продам эту воду, и мне дадут за нее хорошие деньги, и я поеду с этими деньгами к магу аль-Мавасифу, и заплачу ему за свой волшебный перстень. Вот и все, о Хасан. Денег этот старый мошенник требует немалых, но перстень мне необходим, и достать деньги иначе я тоже не мог.

Я не поверила своим ушам — Ильдерим собирался к аль-Мавасифу. И сразу я вспомнила все свои печальные обстоятельства — и гибель брата, и похищение Зумруд, и мою нужду в каменном талисмане.

Судьба смеялась надо мной — она то забрасывала меня к Багдаду, когда Зумруд была в четырех месяцах пути от него, то закидывала в Облачные горы к аль-Мавасифу, когда у того уже не было талисмана. Талисман ждал меня в башне старого мага, но кто бы указал мне хоть, в какой стороне света стоит эта самая башня?

— А хочешь ли ты, о Хасан, узнать, зачем мне понадобился перстень? — лукаво спросил Ильдерим.

— Хочу, о Ильдерим, — задумавшись о своих бедах, отвечала я.

— Помнишь ли ты, о Хасан, обстоятельства нашей встречи, которая нам обоим показалась сном? — полюбопытствовал Ильдерим.

— Еще бы мне их не помнить! — воскликнула я.

— А знаешь ли ты, о Хасан, что я проснулся у себя дома, как обычно, и решил, что все бывшее с нами — пучки сновидений, и позвал невольников, чтобы они дали мне умыться, и велел принести себе столик с едой, и помолился, как положено?..

— Все это я знаю, ибо именно так и пробуждаются правоверные, — сказала я. — Продолжай, о Ильдерим.

— И вот, когда я надел свой кафтан и фарджию, и протянул руку за своей саблей, в руке моей оказался вот этот клинок...

Тут только я заметила, что на боку у него сабля моего отца.

— И я вспомнил, как мы нечаянно обменялись саблями, и понял, что это был не сон! — воскликнул Ильдерим. — И возмущение охватило меня. Я позволил распоряжаться собой гнусной джиннии, распутнице и порождению греха! И я вышел из хана, и мне подали коня...

— Ты же сказал, что она вернула тебя домой, о Ильдерим! — напомнила я.

— Мой дом — хан, где ночуют странствующие купцы, — отвечал он. — Конечно, в Басре у меня есть настоящий дом, и когда я состарюсь, я вернусь туда, и куплю ковры, и заведу невольников, и каждый вечер у меня будут собираться сотрапезники для пира, и мы будем приглашать певиц и лютнисток... Но на все это нужны деньги, о Хасан, а у меня их пока нет — по крайней мере в таком количестве. Поэтому я странствую по дорогам и вожу товары из одного города в другой. Так вот, я вышел из хана, сел на коня, и поехал в горы, туда, где, как мне сказали, должен быть источник Мужчин. А по дороге к источнику я заехал к аль-Мавасифу, и долго разговаривал с ним, и в конце концов он дал мне перстень, и прочитал над ним заклинания, и я теперь свободен от власти марджаны! И более того — она повинуется тому, в чьих руках находится этот перстень. И достаточно потереть его — и она явится на зов и выполнит все желания. А чтобы она исчезла, достаточно просто нажать на камень. Вот что изготовил мне аль-Мавасиф, но получил этот перстень я в долг, и если я не верну ему в срок денег, он прочитает другие заклинания и перстень потеряет свою силу.

— Но ведь ты мог поступить куда проще, о Ильдерим! — сообразила я. — ты мог потереть перстень, вызвать Марджану и велеть принести столько денег, сколько от тебя потребует маг аль-Мавасиф!

— Я никогда не стану ее вызывать, о Хасан, — серьезно отвечал Ильдерим, — ибо было между нами из близости то, что было, и ради этого я не стану унижать ее. Ведь она, хотя и скверная, хотя и джинния, но все-таки женщина, и она любила меня любовью женщины. Лучше уж я продам воду из источника Мужчин и выкуплю свой перстень.