Алена Харитонова - Жнецы Страданий

— На растущую.

— Болезные?

— Ничего у меня не болит, только за пару дней поясница ноет, — Лесана с ненавистью посмотрела на своего мучителя.

— Будешь о днях своих говорить креффу, как только спину заломит и поймешь, что вот-вот краски начнутся, тут же ему скажешь, поняла меня? — в переносицу уткнулся тяжелый взгляд одноглазого.

Сил хватило только кивнуть.

— Ну, а ты кто у нас такая? — спросил Ихтор, поворачиваясь к Айлише.

— Айлиша, из Меденечей, шестнадцать весен мне и, — девушка судорожно вздохнула, — у меня ни разу еще кровь не падала.

От лекарей девушки вышли растоптанные, подавленные, хотя, казалось, куда уж больше? К ним тут же бросился Тамир:

— Вы что такие?

Лесана, полыхая щеками, вымученно улыбнулась.

— Ничего.

— Хворь какую нашли? — не унимался юноша.

— Нет, Тамир, у нас все в порядке, а с рукой у тебя что? — кинув обеспокоенный взгляд на его замотанную в чистую тряпицу правую руку, спросила Айлиша.

— А… это. Так она в детстве поломана была, вот велели каждый день на припарки ходить, — как-то виновато отозвался парень.

— Как же ты тесто-то месил? — охнула будущая целительница.

— Ну, ежели не трудить, вообще бы негодящая осталась, — криво усмехнулся Тамир, пожалевший, что проговорился о детском недуге.

— Хватит лясы точить, пошли быстро в трапезную! — Фебр как всегда не дремал и снова погнал троицу через двор, куда-то к дальней башне.

Они торопились, как могли, но когда легкий ветер донес сладкие запахи еды — припустили гораздо веселее. После первых тревог и волнений есть хотелось так, что аж живот подводило.

Внутри башни новичков перво-наперво встретила просторная комната с рукомойниками.

— Рожи с цапалками умойте и за столы пойдем, — сказал Фебр, кивая на рукомойники.

Его подопечные наскоро поплескались, а пока вытирали мокрые лица и руки полотенцами, парень нравоучительно сказал:

— Учтите, не знаю, как там у вас, а в Цитадели чистоту блюдут строго. Перед трапезой руки и морды мыть обязательно. Одежу стирать раз в несколько дней. Не дай, Хранители, кто из наставников учует, что от вас воняет или ворот грязный заметит. Сапоги тоже держать в чистоте. У девок еще подмывальня есть, потом покажу. Там же в подмывальне и холстины найдете, ну, на краски ваши.

Лесана и Айлиша снова сделались густо-бордовыми.

— Ладно, хватит уже столбами стоять. Есть идем.

Парень толкнул широкую дверь, и перед его совершенно оробевшими спутниками раскинулся просторный зал, со стоящими в ряды столами. За одним из этих столов, наверное, самым длинным, сидели юноши и девушки, одетые в такую же бесцветную одежу, что и вновь прибывшие.

— Садитесь, — кивнул Фебр на свободные места, а сам ушел за соседний стол к своим товарищам в черных облачениях.

Лесана огляделась. В трапезной собралось много народу, но стол, за которым сидели новички, действительно, был самым большим. Еще одна странность — все ученики цитадели — и парни, и девки — оказались облачены в одинаковые облаченья и одинаковую обувку. Только цвет отличался. У новеньких платье было из небеленого грубого льна, а у тех, кто постарше: черное, как у Фебра, коричневое или темно-серое. Интересно, отчего так?

А еще она увидела, что все выучи и впрямь пострижены коротко-коротко. От этого стало чуть легче на душе, все же одно дело быть белой вороной в стае черных собратьев, а совсем другое, если тебя окружают такие же.

Дочка гончара продолжила озираться, отыскивая взглядами креффов. Не могут же выученики одни сидеть? И правда, возле самого окна стоял пустующий стол, за ним никто не сидел, но ложки, миски и хлеб ждали едоков. Сразу стало ясно — это место наставников. Так оно и оказалось.

Дверь снова открылась, и в зал вошли наставники. Их было около двадцати (девушка не успела точно разглядеть, да и побоялась, как бы не наказали за наглость, чай не коровы, по головам считать), а впереди всех шел мужчина, каких она отродясь не видывала. Высокий, широкоплечий, прямой, словно высеченный из твердого ясеня. Он казался нестарым, хотя голова была вся седая, и двигался с хищной легкостью дикого зверя. Сколько ему весен Лесана не взялась бы судить. Может сорок, может, пятьдесят, а может и тридцать… У него было чистое, лишенное морщин лицо и колючие прозрачные глаза. И веяло от этого человека такой властностью, что хотелось вжать голову в плечи, а еще лучше — закопаться в стог сена и не высовывать носа.

При появлении наставников старшие выучи повскакивали с мест и застыли, ожидая разрешения сесть. Новички неуклюже и вразнобой последовали их примеру.

Окинув залу пронзительным взглядом, вошедший мужчина дал знак садиться.

Снова загрохотали отодвигаемые лавки, засновали между столов служки, разносящие по трапезной горшки, исходящие паром. Лесана невольно сглотнула голодную слюну и устыдилась собственной прожорливости — чего только не натерпелась за сегодня, должна бы слезы горькие лить и о еде седмицу не вспоминать, а уже позабыла и про отрезанную косу, и про порты, в которые облачена, и думает только о том, как бы набить брюхо. Но, к счастью, она такая оказалась не одна. Со всех сторон к стопке мисок потянулись руки.

— Прежде чем приметесь за еду, я — глава Цитадели крефф Нэд, растолкую новообращенным послушникам наши порядки.

Глубокий сильный голос разнесся над головами собравшихся.

Разговоры и гул сразу стихли.

— Запомните, среди вас нет больше детей пахарей и купцов. Тех, кто родился в городе или вырос в самой глухой веси. Девок и парней, — обвел тяжелым взглядом Глава учеников, жадно внимающих каждому его слову. — Вы все теперь послушники. Отныне Цитадель ваш дом. Креффы — ваши отцы и матери. Остальные выученики — ваши соотчичи.

После этих слов новички начали недоуменно переглядываться. Страшно становилось даже подумать о таком! Все же не извергли их из рода, не изгнали насовсем, лишь отпустили на обучение! Как же теперь — чужие люди ближе родовичей, ближе отца, матери? Да и мыслимое ли дело не делить их на юношей и дев! Но нарастающий гул разбился о резкое:

— В Цитадели нет праздности и безделья. Вас привезли сюда вразумляться наукам. Быть послушником — значит оставаться в послушании у старших, все пять весен и зим, которые вы будете в этих стенах. Только тот, кто от первого до последнего дня будет усерден, будет потом опоясан. Иные, если Хранители дадут, позднее станут креффами. Но о том пока не то, что говорить, думать рано. И помните — опоясанными не все из вас станут. Слабых духом Цитадель отринет, ибо вестимо — кто не в силах защитить самого себя, тот не в силах сберечь других. А вы должны стать спасением людей от Ходящих В Ночи. Вот почему всяк, кто попустится страхом и жалостью к себе — не выживет.