M. Nemo - Песнь Люмена

За многочисленными окнами, что создавали впечатление простора и открытости, уже показывалась ночная белизна. Вот некоторые звёзды тускнеют и превращаются вначале в смутное марево, а потом и вовсе исчезают. Скоро небо из тёмно-тёмно-синего превратится в одну сплошную черноту.

— Пора выходить, госпожа.

За дверью их ожидала почётная стража. Вместе с безразличным конвоем принцесса Ашария миновала выстроенную в ряды стражу в первых двух длинных залах. Потом они свернули в сторону одной из внутренних центральных башен, и вышли на балкон, откуда был виден парадный зал. Лишь на миг принцесса смогла рассмотреть текучую в оперные ворота толпу. Как будто ожил серебристый поток речной воды. Сколько же их на самом деле, если даже сейчас внутрь просачиваются сотни и стони, и это всё легионеры.

Ашария выровняла пульс и позволила мышцам расслабиться. Все они здесь, чтобы посмеяться над ней. Но это не имеет значения. С высоко поднятой головой принцесса иовского рода ступила под своды оперы и ослеплённая светом, начала петь.

Эва ёрзала на гладком сидении, по сути своей, это были длинные толстые плиты полукругом, уходящие от низа кверху. Так что и с такой высоты прекрасно видна была расфуфыренная смешная принцесса в своих тяжёлых одеяниях. И как она только под ними не свалилась?! Ха-ха. Складывалось впечатление — ещё миг, и совсем переломится пополам. А когда она развела руками — ну точь-в-точь сосулька под звездами. Застывшая и ни капельки не интересная. И голос у неё посредственный.

Потому, что каждый из них может спеть в сто раз лучше.

— Мы можем спеть в сто раз лучше, — проговорила Эва, пытаясь захватить волосы Люмена и заплести их в косу с намерением сделать из него стража.

Сидящий по другую сторону Шайло наклонился вперёд и тихо заметил:

— Не в этом суть.

— А в чём суть? — не унималась Эва, отчаявшись воплотить своё намерение в жизнь и теперь сложив руки на коленях. — Наши голосовые связки могут создавать куда больший диапазон. Так зачем её слушать? — Довольная собой девочка пожала плечами. Уж у кого она видела этот жест Шайло не знал, но выглядел он до крайности важным.

— Видишь ли, — пытаясь не отвлекать внимание других легионеров, попробовал объяснить он. — Дело в…

Люмен слушал их со скрытым вниманием. Частое его удивляло, почему последняя из них не была создана с тем же начальным уровнем интеллектуального восприятия. И дело было не в возрасте. Уже шесть лет как Эва существует вне инкубатора. К этому времени он и другие братья их поколения давно освоили столь базовые уровни восприятия. Эва же отличалась от них. Но даже не само отличие наиболее интересовало его, а то, что оно казалось слишком заданным.

К тому времени Эву перестали волновать пространственные объяснения Шайло и она отвернулась. Тот оборвал речь и успел встретиться взглядом с Люменом.

— Эва.

— Да?

Люмен повернулся к ней.

— Она увидит как нас много и расскажет другим. Понятно?

— Понятно.

И снова отвернулась. Шайло усмехнулся. А Люмен продолжал наблюдать, как всё это искусственное мероприятие набирает обороты. Что видит она, принцесса иовского рода, стоя одна посреди сцены в ярком потоке света? Пока ничего, но вот постепенно мягкая светящаяся пелена касается первых рядов театра и ей становятся видны сотни легионеров разных поколений. Ряд за рядом, и вот уже открывается целая картина: их тысячи и тысячи. Для непривычного глаза почти одинаковые, но всё же с незначительными при поверхностном изучении отличиями. На самом деле всё это давно просчитанные комбинации. Здесь есть и те, кто приближается к триста-триста пятидесяти годам. Это одни из первых выведенных нынешним Императором поколений. Они не выглядят старше последних порождений Чертога, но даже с одного взгляда понятно — возраст нельзя измерять одним лишь видом. Глаза слишком пристальные и как зеркала. Так могла бы смотреть бездна, случись ей заинтересоваться вами. Ни одного лишнего неконтролируемого движения. Тут Люмен не удержался от колкой ухмылки. Иногда выходящим из Чертога легионерам приходится напоминать себе моргать. Люди, как оказалось, крайне не ценят когда вы этого не делаете. Впрочем, то, что вы способны разнести кусок люда в крошку одним ударом ими принимается так же без особой теплоты.

Теперь виден весь зал и Ашария может наблюдать полную картину. Но вместо ожидаемой в таком случае нервозности она переходит на новую тональность и продолжает петь. Люмен одобрительно посмотрел на неё.

Её голос был прекрасен, Ашария это знала. Но сколько их! Роды даже представить не могли что существуют особи приближённые к возрасту Императора. Хотя утверждать подобного она не могла. На самом деле никому не было известно, сколько десятилетий пережил Тот. Но глаза! Эти глаза! Размеры театра сокрушали. Он походил на огромную бездонную яму, где не было видно потолка. Только испещрённые плавными линиями стены казалось, переплетаются между собой и выходя из пола, образуют сцену.

Всё здесь было создано как имитация естественного природного процесса. Свет похож на самый яркий из тех, который звёзды способны дать в ясный день.

Ашария подняла глаза к потолку и увидела только утопающую во мраке белизну. Руками она пыталась охватить пространство и согнулась в одну сторону, затем в другую. Лишь изредка она теперь кидала быстрые взгляды в зал, когда поняла, что тот снова начал утопать в приглушённом мраке. Теперь были видны одни силуэты, но и этого было достаточно, чтобы ощущать кожей пристальные леденящие взгляды.

Словно она оказалась в оледенелой пещере с навеки застывшими там скульптурами изо льда.

По-прежнему с наслаждением Тобиас взирал на тонкую фигуру в ворохе ткани на сцене.

— На самом деле если очистить звучание на шестой…

— Да тише ты! — заворожено одёрнул он Рамила.

— Это не чистое исполнение, — вновь попытался вразумить тот.

— Да ты только послушай.

Рамил не понимал и всё его непонимание мигом отразилось на лице. Если перед кем-то легионеры и оставались непроницаемыми, то только не перед друг другом. По сути, ведь они были одним целым.

Тобиас посмотрел на него и закатил глаза.

— Она такая живая.

Рамил задумался.

— Мы тоже живые.

— Да, но тут столько боли и радости, столько восторга и падения. Ну, вот послушай. Они же живут совсем мало: обморозятся чуток и уже пол ноги отрезать нужно. Льдинка в глаз на скорости — и нет глаза. Да что угодно! Вот она и поёт так.

— От осознания собственной конечности, — сказал Лукас и оба легионера повернулись к нему. Гавил так и вообще разговора не слышал. Он не отрываясь смотрел на сцену подперев подбородок руками. При этом он умудрился упереться локтями в спину Туофера — но тот не возражал.