Вероника Иванова - Паутина долга

Так, что тут у нас? О, знаменитый бестиарий heve Лотиса, можно сказать, бесценное издание, потому что создано автором собственноручно, в единственном экземпляре. Кажется, кто-то и когда-то делал с него списки, но сейчас, за давностью лет и относительно малым количеством шатающегося по дорогам магических существ, пожалуй, и в столичной Королевской библиотеке он не пользуется спросом. Том первый, «Создания Жизни». Насколько помню лекции в Академии, том второй носит название «Создания Смерти». А вот то, чего даже академики не знают, так это наличие третьего тома, под созвучным названием «Создания Хаоса». Могу поклясться, чем угодно, в моей личной библиотеке он имеется. Только не буду искать. Не сегодня.

Устраиваюсь за столом, придвигая поближе подсвечник. Дело за малым: в добрых шести сотнях страниц отыскать единственно нужную. Лотис если и пользовался логикой при составлении сего труда, то известной лишь ему одному (а скорее, вообще никакой не пользовался: знаю я, как пишутся справочные пособия... как боги на душу положат). До утра работы хватит.

Под кипой листов начал вспухать бугорок, всё выше и выше, пока не опрокинул «крышку», раскрыв книгу на той странице, которая и была мне нужна. Песчаной змейкой юркнул по пергаменту на стол, с него — на пол и, бодро доскользив до Хиса, рассыпался по шкуре короткими волосками. Сам пёс и ухом не повёл, делая вид, что просто ожидает, пока хозяину надоест посреди ночи копаться в книгах, и придёт пора отправляться спать.

— Спасибо ещё раз.

Благодарность снова тает в тишине.

О чём мне поведает мудрая книга? Через четверть часа продирания сквозь высокопарный слог Лотиса выяснилось: о многом.

В частности, полностью подтвердились слова скорпа. Он в самом деле умер. Примерно спустя три вдоха после того, как на его кожу попала влага выдоха гаккара. Собственно, она могла попасть не только на кожу, а куда угодно: на волосы, в глаза — итог один. Секреция особой железы, напоминающей змеиную, мгновенно всасывается и проникает в кровь, следует по первому попавшемуся сосуду к сердцу, через него — на новый круг, по пути поражая всю алую жидкость. Два биения сердца вполне достаточно, чтобы вся кровь оказалась отравленной и неспособной захватывать, удерживать и переносить поступающую извне Силу. Так что, маг вовсе не «отрезан» от Потока, а всего лишь лишён возможности им пользоваться. Возвращён к первородному состоянию, что означает... Очень любопытно. Вернуть прежнее, значит, упорядочить хаос, возникший вольно или невольно, а этим обычно занимается кто? Правильно. Заклинатели. Другие маги попросту не способны на такие подвиги. Следовательно, гаккары имеют какое-то отношение к моей бывшей родне. Забавно...

Ладно, речь о другом. Единственный способ остаться живым — остановить биение сердца, то есть, прекратить ток крови и изъять отравленные струи. В принципе, нет ничего невозможного, но сомневаюсь, что такое по плечу даже каждому десятому магу. Скорп, наверное, мог бы, но не знал о подобной тактике борьбы с гаккаром, а сейчас эти знания запоздали. Впрочем... Есть одна идея насчёт выигрыша во времени. Надо её обдумать хорошенько, а пока почитаю дальше.

Ага, нашёл! Поскольку сам гаккар в некотором роде также является магом, ему не менее прочих необходима связь с Потоком, которая была бы невозможна, если бы... Если бы одновременно с ядом в соседней паре желез не вырабатывалось противоядие. Значит, всё просто: нужно всего лишь напоить скорпа искомой секрецией. Но сначала придётся найти и уговорить женщину, а это удаётся далеко не всегда...

— Почему ты до сих пор не спишь?

О, легка на помине! Женщина. Ливин. Лив.

Светлые пряди распущенных по плечам волос, прозрачно-зелёные, как нежная весенняя зелень, глаза, полянки веснушек по обе стороны от небольшого прямого носа, пухлые губы. Ну и пусть девушка ростом повыше меня, а в плечах лишь чуть уже: зато она живёт в моем доме и согласна стать моей женой. Почти согласна.

Поверх ночной рубашки наброшен пушистый платок, наверняка, из пожиток Каулы: большой, шерсть некрашеная и не слишком ровно спрядена. Что поделать, моя матушка рукодельница ещё та. Если взглянуть, в чём обычно щеголяю я... Нет, не буду вспоминать о грустном. Хотя бы потому, что появление в библиотеке Ливин заставило меня улыбнуться. Растерянно и довольно одновременно:

— У меня есть дела.

— Дышишь пылью?

Она проводит кончиками пальцев по пергаментному листу. Я слежу за движением её руки, как зачарованный.

— Уже поздно.

— Я знаю. Поэтому тоже хочу спросить. Можно?

Лив кивает, продолжая дарить ласку книжной странице и заставляя меня ревновать. Но мне нравится испытывать ревность.

— Почему не спишь ты?

— Я спала. А потом проснулась, вышла за стаканом воды в кухню, увидела свет в библиотеке... Ты выглядишь очень усталым.

Наконец-то её пальчики коснулись моей щеки! Как приятно...

— Что-то случилось, зайчик?

Зайчик? Это ещё кто? А, вспомнил. Зверь. С длинными ушами. Нет, милая, я, скорее, ослик. Точнее, осёл. Ослище.

— Я должен кое-что сделать. А потом сразу пойду спать, обещаю!

— Сразу?

Приоткрытые губы усмехаются. Это предложение? Могу спорить, да. Но я не могу его принять. Только не сейчас. Не сегодня. Мне нужен прилив крови совсем к другому месту, нежели...

— Да. Возвращайся в постель.

Кажется, Лив обижается: поворачивается и делает шаг к дверям. Эй, да ведь она же пришла, чтобы помириться! Какой же я олух!

— Подожди минутку!

Вскакиваю из кресла и нашариваю во внутреннем нагрудном кармане куртки заготовленный и совершенно забытый подарок. Застёгиваю цепочку кулона под любезно приподнятыми светлыми локонами.

— Нравится?

— Очень красиво. Наверное, и очень дорого?

— Мне по карману.

Слышится смешок, тихий и ни капельки не обидный. Ливин поворачивается, ловко и незаметно для меня оказываясь в моих объятиях.

— Спасибо.

Она придвигается ближе, так, что я чувствую аромат молока и душистых трав, исходящий от нежной кожи. Щурится, словно тщательно рассчитывает дальнейшие действия, и берёт в плен мою верхнюю губу. Отвечаю тем же, но сосредотачиваюсь на нижней и возвращаюсь к реальности, лишь когда мои пальцы начинают нетерпеливо путаться в складках ночной рубашки, стараясь проникнуть за полотняную завесу.

— Иди спать.

Ливин хмурится, как мне хочется верить, разочарованно. Но не уходит.

— Что-то хочешь спросить?

— Может быть, ты меня отпустишь?

М-м-м? Ах да, я же всё ещё держусь за крепкую талию.

Убираю руки:

— Извини.

— Вообще-то, твой поступок любая приличная женщина сочла бы несмываемым оскорблением, — сообщают мне, насмешливо и интригующе улыбаясь.