Робин Маккинли - Корона Героев

С тех пор Тор стал более занятым, а часто и вовсе отсутствовал в Городе, ведь горцы редко, а то и совсем никогда не бывали в столице, и он должен был показаться им, чтобы все они до единого знали в лицо и по голосу человека, который однажды станет их королем. К тому же вскоре после Торова совершеннолетия Аэрин как раз и наелась сарки. Пока отрава давила на нее, ей не особенно хотелось видеть Тора, даже когда он бывал дома. Однако он часто приходил посидеть с ней, пока она была слишком слаба, чтобы возражать, и даже, не говоря ей, отложил одну-две поездки, лишь бы побыть рядом. Но время шло, Аэрин пошла на поправку и смогла ворчать на свое нездоровье, а Тору все чаще приходилось уезжать. Тогда-то между ними начала расти преграда, и они сделались уже не столь дружны, как прежде. Аэрин привыкла, что они говорят почти каждый день, и теперь скучала по Тору, но никогда не признавала этого вслух. После того как сарка на три четверти подтвердила правоту Галанны касательно Аэрин, она убедила себя, что первый сола не должен осквернять себя слишком частым общением с ней. При встрече она старательно держалась бодро и небрежно.

Спустя несколько дней после того, как Талат прошел рысью половину круга по пастбищу с Аэрин на спине, она спросила Хорнмара, что сталось с его упряжью. У каждой придворной лошади имелась своя собственная сбруя, и Кестаса никогда бы не оскорбили, заставив носить снаряжение его предшественника, но она опасалась, что сбрую Талата могли уничтожить, когда раненая нога определила его судьбу. Хорнмар, видевший, как Талат рысит по лугу с прямой как палка Аэрин на спине, принес седло, подпругу и уздечку. В свое время он не нашел в себе сил избавиться от них, пусть и был уверен, что они никогда больше не пригодятся. Хотя Аэрин и заметила, что они свежевычищены и смазаны, но виду не подала, сказав только: «Спасибо».

Она отнесла Талатову сбрую к себе в комнату и спрятала в платяном шкафу — где Тека, обнаружив ее позже, обнаружила также, что сбруя оставила масляные пятна на лучшем придворном платье Аэрин. В тот же день Аэрин увидела в окно возвращающегося с очередного раунда политических переговоров Тора и решила, что настало время попасться ему на глаза.

— Аэрин! — радостно обнял он ее. — Я тебя несколько недель не видел. Тебе уже сшили платье к свадьбе века? Кто победил, Тека или ты?

Она скорчила рожу:

— Тека по большей части. Но я наотрез отказалась надевать желтое, поэтому оно хотя бы будет цвета зеленой листвы и кружев поменьше. Хотя все равно совершенно ужасное.

Тор веселился. Когда он выглядел таким веселым, она почти забывала о решении не дружить больше так тесно.

— Поужинай со мной, — сказал он. — Обедать мне придется в зале… А ты, наверное, до сих пор сказываешься больной и спокойно обедаешь с Текой? Но ужинать я могу один у себя в покоях. Придешь?

— Я правда сказываюсь больной, — подтвердила она. — Ты в самом деле хочешь, чтобы я в приступе головокружения уронила полный кубок вина на колени важному гостю справа от меня… или слева? В мое отсутствие вероятность гражданской войны значительно снизится.

— Очень удобная отговорка. Иногда я думаю, что, если мне и дальше придется выслушивать, как Галанна мурлычет про самые последние детали надвигающегося события, я швырну в нее целым бочонком. Послушать, как она заботится о важности рассаживания третьих кузенов баронов на двойном удалении, можно подумать, будто мы, демон ее забери, должны выказать независимость от тирана и убийцы собственного народа. Ты знаешь, что Катах вообще не хочет ехать? Ее муж говорит, возможно, придется накинуть ей мешок на голову и привязать к лошади. А Катах на это заявляет, что она знает Галанну, а он нет. Так ты придешь на ужин?

— Конечно, если ты примолкнешь на пару мгновений, чтобы я могла принять приглашение, — ухмыльнулась она.

Он взглянул на нее и ощутил укол удивления. В ее улыбке он впервые разглядел то, что очень скоро лишит его сна. Нечто совсем не похожее на дружбу, которой они наслаждались всю жизнь — до этой самой минуты. Нечто, от чего преграда между ними станет расти быстрее, чем от чего бы то ни было. Преграда, которую до сих пор видела только Аэрин.

— Что-то не так? — спросила она.

Прежняя близость еще отчасти действовала, и Аэрин заметила промелькнувшую на его лице тень, хотя понятия не имела, чем та вызвана.

— Ничего. Тогда до вечера.

Она рассмеялась, увидев накрытый к ужину стол: золото. Золотые кубки в виде стоящих на хвостах рыб, раскрывших рты в ожидании, когда туда зальют вино. Тарелки окаймляло рельефное изображение скачущих оленей, голова каждого склонялась над крупом скачущего впереди, а развевающиеся хвосты образовывали ажурный край. Ножи и ложки представляли собой золотых птиц с длинными хвостами в виде ручек.

— Да уж, в высшей степени ударопрочно. Однако я все равно могу пролить вино.

— Придется рискнуть.

— Где в Дамаре ты раздобыл такое?

По лицу Тора стал расползаться румянец.

— Четыре набора этого добра были одним из подарков на мое совершеннолетие. Из одного города на западе, славящегося своими мастерами по металлу. Я только сегодня привез его, из последней поездки.

На самом деле городской голова сказал, что подарок предназначен для его невесты.

Аэрин смотрела на Тора, пытаясь разобраться, покраснел он или нет: на бронзово-смуглом от загара лице не больно-то разглядишь.

— Должно быть, церемония была длинная и пышная и тебя покрыли славой, которой ты, по собственному ощущению, не заслужил.

— Почти так, — улыбнулся Тор.

В тот вечер она ничего не пролила, и они пересказывали друг другу самые щекотливые моменты детства, какие только могли припомнить, и хохотали. Свадьба Галанны и Перлита не поминалась вовсе.

— А помнишь, — говорила она, — когда я была совсем маленькая, еще почти младенец, а ты только начинал учиться обращению с мечом, как ты показывал мне, чему научился…

— Помню, — улыбался он, — как ты ходила за мной хвостом, и подлизывалась, и плакала, пока я не соглашался показывать.

— Подлизывалась, да, — подтверждала она. — Но плакать — никогда. И это ты первый начал. Я не просила сажать меня в заплечный мешок, когда ты брал препятствия на своем коне.

— Виноват, признаю.

А еще он помнил, хотя и не сказал об этом ни слова, как началась их дружба. Он жалел младшую кузину и сперва искал ее общества из отвращения к тем, кто стремился изгнать ее, особенно к Галанне, но вскоре стал делать это ради самой Аэрин: потому что она была насмешливая и увлекающаяся. И не напоминала ему, что он вырастет и станет королем. Он так и не научился до конца верить, что она стесняется в компании и что этой стеснительностью отчаянно пытается оправдать свое шаткое положение при дворе собственного отца, хотя в ее упрямой обороне не было особой необходимости.