Теренс Уайт - Царица Воздуха и Тьмы

— В жизни меня так не оскорбляли!

— Так ведь я же Король, — сказал Артур. — Разве ты можешь сидеть в присутствии Короля?

— Чушь!

Артур захохотал не вполне подобающим образом, а его сводный брат, сэр Кэй, и старый опекун, сэр Эктор, вылезли из-за трона, позади которого они прятались. Сэр Кэй снял с Мерлина шляпу и водрузил ее на сэра Эктора, и сэр Эктор сказал:

— Ну, благослови Господь мою душу, я теперь нигромант. Фокус-Покус.

Тут уже все рассмеялись, и немного погодя к ним присоединился и Мерлин, и послали за стульями, дабы можно было присесть, и откупорили бутылки с вином, дабы не вести беседы всухую.

— Видишь, — с гордостью сказал Артур, — я созвал совет.

Наступило недолгое молчание, ибо Артур впервые произносил речь и хотел собраться с мыслями.

— Так вот, — сказал Король, — касательно рыцарства. Я хочу поговорить о нем.

Мерлин мгновенно насторожился и уставился на Короля пронзительным взглядом. Пальцы его завились в узлы между звезд и таинственных знаков мантии, но он не пришел говорившему на помощь. Пожалуй, можно сказать, что этот миг был важнейшим в его карьере, — ради этого мига он прожил вспять Бог ведает сколько столетий, и теперь ему предстояло точно узнать, не прожил ли он их напрасно.

— Я все размышлял, — сказал Артур, — о Силе и Праве. Мне не кажется, что какие-то вещи должны делаться лишь потому, что ты можешь их сделать. Мне кажется, что делать их следует потому, что ты должен их сделать. В конце концов, грош грошом и останется, с какой бы силой не давили мы на него с любой из сторон, пытаясь доказать, что он грош или что он — не грош. Это понятно?

Никто не ответил.

— Ну вот, как-то раз мы с Мерлином беседовали на крепостной стене, и он сказал, что последняя наша битва, — в которой погибло семьсот крестьян-пехотинцев, — не такая уж и веселая штука, как мне представлялось. Конечно, если вдуматься, ничего занятного в сражениях нет. Я хочу сказать, что людей убивать вообще не следует, ведь так? Пусть лучше живут. Хорошо. Однако занятно другое — занятно, что Мерлин помогал мне побеждать в сражениях. Он помогает мне и сейчас, и мы вместе надеемся победить в сражении при Бедегрейне, когда до него дойдет дело.

— И победим, — сказал сэр Эктор, посвященный в тайну.

— Мне это кажется непоследовательным. Почему он помогает мне выигрывать войны, если война — такое дурное дело?

Ответа ни от кого не последовало, и Король заговорил с большим волнением.

— Единственное, до чего я сумел додуматься, — сказал он, заливаясь румянцем, — это что я… что мы… что он… что он желал моей победы по какой-то причине.

Он остановился и взглянул на Мерлина. Мерлин отвернулся.

— И причина была в том, если я прав, — причина была в том, что если я, победив в этих двух битвах, смогу стать хозяином в моем королевстве, то я в дальнейшем сумею предотвратить сражения и как-то справиться с Силой. Я догадался? Правильно?

Волшебник не повернул головы, и руки его мирно лежали у него на коленях.

— Правильно! — воскликнул Артур.

И он заговорил так скоро, что едва сам поспевал за собой.

— Понимаете, — говорил он, — Сильный не Прав. Но Сила, и немалая, бродит по свету и с этим нужно что-то сделать. Это все равно как если бы Человек был наполовину добр и наполовину ужасен. Может быть, люди ужасны и больше, чем наполовину, и, когда их предоставляют самим себе, они просто дичают. Возьмите теперешнего рядового барона, человека вроде сэра Брюса Безжалостного, который разъезжает по всей стране закованный в сталь и ради спортивного удовольствия делает, что ему заблагорассудится. Это олицетворение нашей норманнской идеи о том, что высшие классы обладают исключительным правом на власть, и никакое правосудие их не касается. Вот так начинает преобладать ужасная сторона человека, и возникают воровство, насилие, пытки. Люди обращаются в зверей.

— Однако Мерлин, как видите, помогает мне выиграть две моих битвы, чтобы я мог это прекратить. Он хочет, чтобы я навел порядок.

Лот, Уриенс и Ангвис, и все остальные, — они принадлежат старому миру, они из тех, кто желает потакать своим прихотям. Мне придется расправиться с ними собственным их оружием, они навязали мне это оружие, потому что сила — главный мотив их жизни, и лишь после этого начнется настоящая работа. Понимаете, битва при Бедегрейне — это только предварительный шаг. Мерлин же хотел, чтобы я задумался о том, что будет после нее.

Артур снова умолк, ожидая замечаний или ободрений, но лицо чародея оставалось повернутым в сторону, и только сэр Эктор, сидевший с ним рядом, мог видеть его глаза.

— И вот до чего я додумался, — сказал Артур. — Почему бы не впрячь Силу — так, чтобы она служила Правоте? Я понимаю, что звучит это глупо, но я хочу сказать, что нельзя же делать вид, что Силы не существует. Она существует, в дурной половине человека, и пренебрегать ею невозможно. Ее нельзя просто отсечь, но, может быть, ее удастся направить — понимаете? — так, чтобы от нее была польза, а не вред.

Слушатели заинтересовались. Все они, за исключением Мерлина, наклонились вперед и слушали.

— Мысль моя в том, что если мы победим в предстоящем сражении и утвердимся в стране, то я образую своего рода рыцарский орден. Я не стану карать дурных рыцарей, не повешу Лота, я постараюсь вовлечь их в наш орден. Понимаете, надо так все устроить, чтобы это стало великой честью, вошло в моду и так далее. Чтобы всякому хотелось в него попасть. И затем я напишу клятву ордена, согласно которой Сила должна применяться лишь ради правого дела. Это ясно? Рыцари моего ордена будут странствовать по всему свету, по-прежнему облаченные в сталь и размахивающие мечами, — это даст отдушину для потребности рубиться — понимаете? — для того, что Мерлин называет духом лисьей охоты, — но они будут обязаны разить, лишь сражаясь за доброе дело: защищать от сэра Брюса девиц, исправлять сотворенное некогда зло, помогать угнетенным и тому подобное. Вам эта мысль понятна? Это позволит использовать Силу вместо того, чтобы сражаться с ней, позволит зло обратить в добро. Вот, Мерлин, это все, что я смог придумать. Я думал очень старательно и, скорее всего, надумал что-то не то, как обычно. Но я думал. И ничего лучше этого выдумать не смогу. Прошу тебя, скажи же хоть что-нибудь.

Волшебник поднялся, выпрямился, словно столб, раскинул в стороны руки, уставил глаза в потолок и произнес первые несколько слов из «Ныне Отпущаеши».

7

Ситуация в Дунлоутеане сложилась запутанная. Практически любая ситуация, к которой имел касательство Король Пеллинор, становилась таковой, даже на самом что ни на есть диком севере. Прежде всего, он был влюблен, — потому он и плакал в барке. Это он объяснил Королеве Моргаузе при первой возможности — дело было не в морской болезни, а в любовной.