Константин Калбазов - Пес. Страж

Покончив с пивом, он уже направился было на выход, но рассмотрев купца, которого до этого прикрывал один из стражников решительно направился в его сторону. Подойдя он бросил на стол перед ним мешочек, который приглушено звякнул.

– Твои пятьдесят серебряных, один к одному. И ноги твоей, чтобы у меня не было.

Развернулся и размашистым шагом, как человек чем-то сильно разозленный направился к выходу. Ага. Похоже прознав о происшествии, старик быстро сложил два и два, и тут же направился на поиски купца сделавшего у него заказ, чтобы отдать деньги.

Купец ошарашено посмотрел по сторонам, словно спрашивая, что это вообще такое было. А чего непонятного. Прежде чем пнуть незнакомого человека, который тебе ничего не сделал, подумай, стоит ли оно того. Не обернется ли тебе это боком. А стражники и трактирщик эдак злорадно ухмыляются.

– Ох купец. И как только ты состояние-то себе нажил,– покачал головой капрал.– Сдается мне, что с местными купцами у тебя дела не сладятся, и у ремесленников наших ничегошеньки ты не купишь. Так что возвращайся к себе в столицу или следуй куда следовал. До вечера Адам.

– В ночь сегодня?– Искренне удивился трактирщик.

– Жак приболел, так что придется подменить.

– Ну, тогда до вечера.

Купец про которого как-то все вдруг позабыли посидел еще с минуту, потом встал, нахлобучил на голову берет и с таким видом, словно хотел сказать что здесь творится черт знает что, вышел на улицу.

Еще немного и Адаму уже было не до купца, с его непонятными требованиями. А и то, пусть радуется, что все так удачно для него обернулось. Рэм был не так уж и не прав. Побили бы купчину, как есть побили бы, если не насмерть, то до увечья точно, а тогда началось бы. Что началось бы, лучше не думать. Плохо все было бы, очень плохо. Некогда об том думать, вот и ладушки, эвон работники повалили толпой. Пообедают быстренько и опять на работу. Те кто поприжимистей, с собой какую снедь носят, но хорошие работники предпочитают расстаться с мелкой монетой, чем перебиваться в сухомятку, куском хлеба да сыра. Тот кто работает от души, так же предпочитает и питаться и на круг куда как выгоднее получается.

Наконец поток схлынул и трактир опять погрузился в полудрему. Когда никогда кто заглянет, чтобы опрокинуть кружечку пива. В других трактирах, бывают свои завсегдатаи забулдыги распоследние, которые ради выпивки готовы последнюю рубаху с себя снять, но здесь такого не водилось. Еще отец Адама после переезда начал было их привечать, наливать в долг, все как раньше на прежнем житье, да только матушка Аглая, тогда еще молоденькая, да и матушкой ее никто не величал, воспротивилась этому.

Ну, как воспротивилась. Стала сама не своя, и без того вечно хмурая, а тут еще и трактира начала сторониться. Уйдет на улицу и весь день там и проводит, с ребятишками, которые стали вокруг нее виться, ни куска хлеба не вкусив. И ночевать не идет, а ведь у самой грудничковый ребенок на руках. Всякий раз когда она пропадала, отец Адама тут же на дыбки становился, сам не свой, лично по улицам бегал разыскивал ее и с трудом упрашивал пойти домой. Та упиралась, до последнего, пока он не выпроводит всех пьяниц. Трех раз оказалось достаточным, чтобы путь сюда забулдыгам был заказан на веки.

Поначалу над старым трактирщиком потешались, к безумной молодке относились с подозрением. Кто увидит, что дите рядом с ней, так сразу выбежит и уведет чадо от греха подальше. То что умалишенная, то видно каждому, а какой нормальный родитель оставит с такой ребенка. Но потом все само собой устоялось. Оказалось, что лишив ее разума Господь одарил ее любящим и заботливым сердцем, а главное даром лекарским.

Случилось так, что Жиль известный сапожник, отец большого семейства занедужил. Жили они зажиточно, сапоги мастера дорогого стоили, так что на лекаря не поскупились. С одной стороны глава семьи, с другой, науку старшенькому еще не успел передать, так что вынь последнее и полож, потому как благосостояние на нем держится. Но лекари отступились. Порча. Да не абы какая, а темным мастером наложенная. Этож насколько Жиль кому-то на мозоль наступил, что взяли на себя столько труда, чтобы найти темного?

Уж отчаялись и начали присматривать место на кладбище, перебирая последние мелкие монетки, когда в дом вдруг без приглашения вошла безумная Аглая. Вот так ее тогда и прозывали. Вошла и прямиком к больному. Прильнула к нему и улеглась рядом, поглаживает по лицу и щебечет что-то. Ох, что тут началось.

Поначалу-то супруга Жиля, просто опешила от такой беспардонности, а потом спохватилась. Да и бабье взыграло, чего уж там. Они то, хоть и в годах, да все еще в силах, а тут молодка совсем, да вся из себя ладная, хотя и несколько худосочная, под бок к мужу. Ей бы подумать, что тот присмерти и последнее о чем можно умыслить, так это ревность, да и нельзя, если уж быть совсем точным. Куда там, вскинулась так, что весь квартал на уши поставила. Вышвырнула безумную на улицу, а та молча так обратно рвется. Ее по спине метлой, а она только поскуливает, что-то щебечет и все одно в дом.

Благо до отца Адама весть донесли. Так тот сорвался с места и как ошпаренный понесся по улице, только и успев велеть, чтобы вышибала за ним поспешал. Что да как, он сообразил быстро. Притащили они умирающего в трактир, да определили в комнате Аглаи, а та сразу к нему под бочек, обняла и давай щебетать, как птаха, да лицо поглаживать.

Всю ночь оборону трактира держали, два патруля стражников подтянулись, до утра народ никак угомониться не мог. А утром, все и ахнули. Выходит Жиль, на своих ногах, с румянцем на лице, только худой больно. Ну да это и понятно, болезнь все забрала. А вот самой болезни и след простыл. Тогда-то все и узнали, что безумная Аглая спасла и трактирщика и всю семью его, но дом они вынуждены были оставить, потому как оставаться там она не возжелала ни в какую. И Хемрод для проживания она сама выбрала. Вот так поглядела на него издали и захотела здесь остаться. Убей трактирщика, а от нее не отступится.

Дверь опять распахнулась и в трактир вошел какой-то слуга, по всему видать, из богатого дома, раз уж одежда пошита из дорогой ткани, а в берете торчит перо какой-то редкой птицы. Да и повадки… Знает себе цену, а скорее своим господам.

– Трактирщик. Здесь ли проживает лекарка Аглая?– О как! Экий красавец, едва носом до потолка не достает.

– А если здесь?

– Вели ей немедленно собираться. Ее требует к себе барон Мерхайм.

– Тут ведь какое дело, парень,– того аж передернуло от такого вольного обращения. Ну, это твои проблемы.– Я ведь матушке Аглае не указ. Ну да проживает она у меня, да только живет она как ей сердце положит. Так что, передай его милости, что коли в ней надобность возникла, пусть сам приезжает.