Любовь Пушкарева - Утраченный покой

– Не сейчас… У тебя есть свое жилье? Есть где жить?

– Да, у меня квартирка в Бронксе.

– Хорошо. Приходи завтра днем. Я надеюсь, буду в форме, и мы постараемся со всем разобраться.

– Хорошо, – и Тони улыбнулся легко и весело. Обольстительно.

– У тебя ведь нет всяких глупых мыслей в отношении меня, а, волк? – спросила я, чтобы пресечь всякие попытки на корню.

– Я пес, в стае лорда Седрика не волки, а псы. И хоть многие из нас, или правильней уже сказать «из них», перегрызли бы глотки за такое оскорбление, правды это не меняет. Так что глупых мыслей в отношении тебя, хозяйка, не имею. Не боись, я не полный придурок.

– А почему в стае Седрика псы, а не волки?

– У нас есть хозяин, который заботится о нас и которому мы служим. А для волка что главное?

– Свобода…

Он кивнул.

– А мы променяли ее на помощь в полнолуние и при ранениях, денежную работу и доступных самок, – на последних словах он игриво подмигнул.

– И как же ты, такой сильный и опасный, будешь подчиняться мне, женщине? – задала я провокационный вопрос.

Тони тут же стал предельно серьезен.

– Даже не знаю, как тебе объяснить… Нет у меня желания испытывать твое терпение и проверять на прочность, и всё тут. Может, сила твоя виновата, может, еще что.

Точно, он все еще под воздействием моей силы, а что будет, когда она «выветрится»?

– Тони, я могу быть жесткой и жестокой, – с угрозой предупредила я.

– Мне тоже страшно, – вдруг сказал он и грустно улыбнулся, – но дороги назад нет.

– Нет, – подтвердила я. – Приходи завтра…

И я ласково погладила его по заросшей щеке, он вывернулся, подставляя ухо под почесывание. Я почесала, и в пальцы полилась сила… Чужая… чуждая. Несшая осознание своей физической силы и простоту… в желаниях, в решениях…

Тони кормил меня. Сам. Считается, что волки не отдают сами – из них надо вытягивать.

– Я вкусный?

– Ты хороший. Сильный и простой.

– А ты вкусная и пахнешь жарким днем в поле… Я в детстве жил на ферме… – говоря это, он опять лизнул мою ладонь, собирая каплю силы.

Пока я раздумывала, как мне реагировать на то, что кормя меня, он и сам времени даром не терял, Тони легко поднялся с корточек.

– Я приду завтра, хозяйка, – и подмигнул, давая понять, что данный титул лишь относительно серьезен.

– Угу.

Дверь закрылась… Ну вот… Прошли лишь одни сутки, а я стала «счастливой» обладательницей двух больных флерсов, двух, скажем так, бывших флерсов, раба-инкуба и слуги-оборотня.

Верните время вспять!

А толку? Я поступила бы точно так же.

Положив голову на руки, я спросила пустоту:

– Как я со всем этим справлюсь?

Ответа не последовало.

Через несколько минут ожил телефон внутренней связи.

– Пати?

– Да.

– К тебе твой гость – Счастливчик.

Вик…

Дик всем моим мужчинам дал прозвища, Вика он так назвал из-за анекдота про покалеченную собаку по кличке Счастливчик.

Вик… My sunshine… В юности его сбила машина, он долго восстанавливался, пережил несколько операций, стал похож на Квазимодо, но не растерял внутреннего света и любви к жизни.

Я вышла в полупустой зал. Вик сидел у стойки бара с какой-то коробочкой, он всегда приходил с презентом: пирожным, цветком или милой безделицей.

– Пати, – обрадовано произнес он, но улыбка медленно сошла с лица.

– Пати…

Я накрыла пальцами его губы.

– Просто обними меня, – прошептала я.

И он крепко-крепко обнял меня и прижал к себе. От его объятий и светлой силы мне стало легче.

– Пойдем, – шепнула я и потянула его прочь из зала. Он, отдав мне коробочку, подхватил на руки и понес наверх, в апартаменты.

Обычно, когда мы заходили в комнату, Вик уже был полон желания, но сегодня он продолжал сиять белым светом нежности с холодноватым оттенком жалости.

В коробочке оказались абрикосы – душистые, мягкие, перезрелые. Сто лет таких не ела. Так вышло, что я умяла их один за другим, пока на дне не остался один последний. Посмотрев на него, я поняла, что опять поступила некрасиво. И расплакалась…

Неожиданно кончившиеся вкусные абрикосы, которыми я не поделилась, оказались последней каплей этого сумасшедшего дня.

Я тихо вздрагивала от слез, уткнувшись в плечо Вику, и слушала его ласковые успокаивающие нашептывания.

– Девочка моя, ну кто тебя обидел? Скажи.

Выплакавшись и тихо высморкавшись в предложенный платок, я смогла ответить

– Жизнь. Жизнь обидела.

– Угу. А выглядит «жизнь» как брюнетистый хлыщ, сошедший с рекламного щита.

Я, ничего не понимая, уставилась на него…

– А! Седрик, – дошло до меня.

– Седрик… – недобро прищурился Вик.

Я махнула рукой

– Да он тоже огреб по полной… Нет, причина не в нем.

– Точно? – Вик поверил мне, но все же переспросил.

– Угу. Никто не виноват. Вернее, кто виноват, тот уже… никому больше не навредит.

– Ты влипла в историю, – утвердил он.

– Нет, – обиделась я. – Никуда я не влипала. Ни в какие истории. Это просто жизнь, Вик. Бывает, ты не можешь не сделать то, что должен, понимаешь?

– Понимаю… Все кончилось? Или еще тянется?

– Что-то кончилось. А что-то не уйдет еще очень долго…

– Малышка моя… Я могу чем-то помочь?

Я закивала, глядя в пол, а после подняла глаза и пристально всмотрелась в него.

– Пусть между нами все будет как прежде, – попросила я.

Вик задумался…

– Хорошо… Хорошо, Пати, все будет как прежде.

И он, взяв в ладони мое лицо, нежно поцеловал. Однако в нем не было и намека на красный vis-цвет, означающий у людей плотское желание, он оставался все таким же нежным и жалеющим.

– Тебе надо поспать, ты очень устала.

Я молча согласилась, позволив ему раздеть себя и уложить. Засыпая, уютно устроившись у него на плече, я успела подумать, что этот ужасный день кончился не так уж плохо.

6

Утром я проснулась, чувствуя живое тепло дремлющего рядом мужчины: стоило мне пошевелиться, как Вик открыл глаза. Мы посмотрели друг на друга и обменялись поцелуем… потом еще одним… потом пригодился вчерашний последний абрикос… Я раскачивала Вика постепенно, не спеша, наслаждаясь скорее им самим, чем процессом обмена силой.

После мы лежали, засыпая в объятиях друг друга, как вдруг он дернулся:

– Пати, мне надо на работу. Я не могу дрыхнуть полдня.

– Чшшш, – успокоила я его. – Усни на двадцать минут, позволь себе. Об остальном я позабочусь.

– Правда?

– Доверься мне.

Только он закрыл глаза, как провалился в сон. А я, переработав красную силу человеческих желаний и эмоций в белую: жизни и роста, принялась потихоньку вливать ее прикосновениями. Через двадцать минут, отдав ему достаточно, чтобы он нормально продержался день, я разбудила его, и пока он был в душе, сбегала в кухню за продуктами.