Андрей Орлов - Первый среди крайних

Верест шумно перевел дыхание. Ну и жизнь. Сплошные пертурбации с метаморфозами.

Григо на попутной телеге потрясся к женушке, от алчущего дружбы Джембо Верест открутился – мол, надо будет, найду, и не ходи за мной хвостиком. А про себя перекрестился: свят-свят…

Две ночи он провел под мостом через Даман, днями шлялся по городу, присматриваясь к здешней жизни. От собственной, гражданской одежды не уцелело ничего, все конфисковал Варвир. Спасибо старине Бауру – подсуетился, раздобыл кое-что. Штаны – плотные, с карманами, сапожки из грубой кожи. Деньгами, правда, не помог. Руками развел – прости, приятель, на мели. Да и стыдно было просить. От добра, добра не ищут.

Воровать Александр не умел, канючить тоже. Полдня болтался по улицам, таращась на вывески.

Чуга напоминала Старый город Таллинна, но в несколько раз больше. Брусчатка в трещинах, шпили, невысокие домишки с окнами любых конфигураций и очертаний. Диковинная смесь классицизма и готики, выраженная в игольчатых вертикалях и неохватных колоннах. Кабачки, трактиры, узкие улочки. Многочисленные подворотни с мусорками. Машин совсем мало – только изредка броневики патрулей, да продолговатые коробочки госслужащих. Основной транспорт – телеги, скрипучие экипажи, запряженные унылыми клячами (всё здоровое и молодое пускалось на нужды обороны). Очень много церквей – приземистых ротонд со сферическими куполами. И священников – в синих и серых балахонах.

Наиболее популярной на континенте религией считался культ Эрмаса с простой, как обрезание, этикой: не убей, не воруй, не нарушай порядок, обожай «моего наместника», то бишь короля; а антирелигией – культ Рема – местного Дьявола.

Публика разношерстная: от бродяг в подворотнях – в хламидах, с сочащимися гноем глазами, до вполне респектабельных леди и джентльменов, предпочитающих прогуливаться по центральным улицам. Дамы – в чепчиках, мужчины – в шляпах, напоминающих тирольские. Районы побогаче, районы победнее. Вблизи моста через Даман гудел центральный порт. Нечто среднее между шхуной и пароходом с распахнутым трюмом стояло под разгрузкой. Он спустился к причалу – полюбопытствовать, не нужны ли грузчики, но был осмеян и с позором выставлен из толпы.

– Угомонись, дружище, здесь с ночи приходят, – охотно поведал бродяга с дыркой в щеке, наслаждающийся винными парами из дверей портового кабачка. – Из сотни желающих берут от силы пятерых. Но тебя не возьмут – уж больно рожа твоя неприятна. Не любят здесь чужаков. Да на кой ляд тебе это нужно, парень? День разгрузки – четыре тулера на нос – восемь кружек пива. Хавло не хватит залить…

Ночь он провел, как и полагается бродяге, под мостом. В опорах между фермами обнаружились чудовищные диагональные трещины, в одну из которых он и забрался. Завернулся в кусок мешковины, утянутый от ворот портового склада, и долго лежал, таращась на гигантскую ядовитую луну. Вспоминал Веронику, обожающую обставленный свечами секс, мерзкое пиво родного города. Сигарету после утреннего кофе. В этом мире – ни того, ни другого, поневоле отвыкнешь… В тюрьме у него не было времени задуматься о своей роли в этом мире – уставал сильно. И засыпал быстро. А теперь вот схватило сердечко…

Хоть в воду бросайся. Уговорив себя, что точку в этом деле ставить рано, а многоточие вполне уместно, он уснул. Утром выдавился из трещины, дрожа от холода, сполоснулся на бережку и опять поднялся в город. Стоило признаться, что по некоторым аспектам тюрьма была лучше. Там, по крайней мере, делали вид, будто кормят.

Он отправился против течения, на северо-восточную оконечность города. Еще Баур советовал прошвырнуться по тому району – на предмет заработать копеечку. В понятии бригадира, вполне нормальный район. «Курятники» с неприличным множеством сексапильных девочек, увеселительные заведения, игровые точки. Патрули – явление нечастое. Не Бродвей, конечно, но и не трущобы северо-западного района Бельперен, чреватые ножом в спину. Ни малин, ни чудильников. Могут, правда, рыло начистить, но это дело рядовое, у самого имеются руки, чтобы отбиться.

Верест брел по улице с каким-то странным названием – «улица Глюка-Освободителя», и откровенно умирал от голода. Здания здесь были в основном деревянные, с вычурными фасадами. Хозяйчики заведений как будто соревновались между собой – чей фасадик перещеголяет. У одних реклама цвела во все ворота, другие украшали фронтоны барельефами или даже скульптурными композициями, изображавшими химер или пугающих василисков.

В первом заведении – «У толстяка Краха» – на предложение поработать полотером, официантом, посудомойкой или специалистом по удалению незваных гостей ответили решительным отказом. В следующем попросили документы. На вопрос, устроит ли их справка из тюрьмы, в ужасе показали на дверь. На постоялом дворе чопорная хозяйка в платье школьной ученицы и с физиономией Бастинды проявила задумчивость. Затем призналась, что упомянутые рабочие профессии уже заняты, но нужно почистить отхожее место. Работы часа на три, вознаграждение достойное – целый тулер. То есть две кружки пива. Верест также проявил задумчивость. Покачал головой, буркнул мегере в глаза: «Ваше предложение убогое, мэм», и вышел на булыжную мостовую.

Из украшенной аранжировочной зеленью витрины бордельчика явилась зрелая мадам с акульим прикусом. Чарующе поманила пальчиком. Верест сконфуженно покачал головой – мол, горячо бы «за», да зарплату вновь задерживают. Провожаемый взглядом сожаления, побрел прочь.

В кабачке с уютным названием «Под липами» его поджидал успех. Не оглушительный, но тем не менее. В дубовом зале за истертой локтями стойкой пребывал хозяин заведения – плешивый колобок в льняной косоворотке. Он с тоской глядел на единственного в этот час посетителя. Клиент, похоже, пару минут назад прекратил буянить. Стол у окна был перевернут, стул вдребезги. На полу осколки посуды. Сам детина в безобразно пьяном виде восседал за столом, соловело пялился в пространство и издавал отрыгивающие звуки. На столе возвышалась практически пустая бутыль зеленоватого стекла. Местный некачественный ром (равно как и спирт, выгнанный из тростника) доведет не только до греха.

«Тип сомнительного поведения, – сделал черновой прикид Верест. – Таких немало в любом мире, вплоть до загробного».

Верест подошел к стойке, повторил заученный текст. Пункт об удалении нежелательных гостей хозяина заинтересовал. Он смерил посетителя печальным взглядом с пояса до вихров, почесал покатый лоб.

– Видишь Рыжего Морта?

– Вижу, – согласился Верест. – Славное имечко.

На языке форзах, познаваемом им по мере ассимиляции в этот мир, данное словечко означало нечто промежуточное между «больной» и «покойный».