Маргит Сандему - Лед и пламя

То, что он приравнял ее к себе, тронуло ее и почти привело в восторг. Она блаженно, широко улыбнулась.

— Как это вы не от мира сего? — спросила она. Вильяр обратил взгляд на темнеющую равнину.

— Я не свой тут, — сказал он. — Я не свой и Гростенсхольме и в Линде-аллее. Мне гораздо ближе Тенгель Добрый и его Силье.

— Кто это такие?

Ее наивный вопрос вырвал его из беспокойных раздумий.

— Ах, они давно умерли. Они покоятся в могиле с большим камнем, который ты здесь видишь.

Белинда посмотрела туда и сразу заметила, как стало темно. Она должна была идти домой и как можно скорее. Но как решиться на это, в такой темноте? И, кстати, ей того не хотелось. Еще не хотелось. Ей хотелось растянуть эти минуты человеческого общения так долго, насколько позволяло приличие.

— А вы мне не расскажете о ваших проблемах? — спросила она детским доверчивым голосом. Он передернулся и посмотрел на нее.

— Тебе? Ради всего на свете, почему я должен это делать, если я не могу довериться моим собственным родителям и деду с бабкой?

Белинда от стыда покорно нагнула голову.

— Это ясно! Извините меня!

Темноволосый рослый незнакомец, напоминавший больше всего трагический образ средневекового рыцаря, смягчился:

— Это я должен просить прощения. Кому я мог бы довериться, как не тебе, Белинда, тебе, одинокому маленькому созданию, нуждающемуся в дружбе!

Он наклонился и взял ее за руку. Его рука была большой и неожиданно теплой, и Белинда вообще перестала бояться. Может быть, она могла бы быть ему моральной опорой в том, против чего он теперь должен был бороться.

— Ты понимаешь, Белинда, я не могу сказать что-либо моим домочадцам, потому что не хочу их огорчать. Знаю, что это может показаться тебе странным и пугающим, но… Да, дело в том, что в Гростенсхольме есть привидения. А мои дед и бабушка ничего не знают об этом.

Ее рука слабо вздрогнула. Это было единственным, что выдавало ее страх, ее нежелание слышать об этом больше. Призраки?

— Это правда?

— Да. К сожалению. Я не стараюсь напугать тебя без надобности. Это никогда бы не пришло мне в голову.

Она сидела молча, по-прежнему не вынимая своей руки из его ладони. Она боязливо пыталась взглянуть на Гростенсхольм, но сейчас были слишком темно.

— А что это за призраки? Ему стало нехорошо на душе.

— Это женщина, — сказал он неохотно. — Молодая женщина. Она просто стоит у двери в мою комнату и смотрит на меня. Она выглядит ужасно. Синеватая и словно больная водянкой. Как утопленница.

Белинда подвинулась к нему поближе, будто хотела его успокоить. Она стала говорить ему «ты», не заметив этого.

— Ты не боишься?

— Когда я был ребенком, то страшно боялся и отказываться бывать в Гростенсхольме, а тем более спать там. И никому не мог что-то сказать. Не мог же я рассказать дедушке и бабушке о том, что у них в доме есть призраки!

— Да, я понимаю. Так ужасно для тебя!

— Именно тогда они стали утверждать, что я замкнут и строптив, а я не мог защитить себя. День и ночь думал об этих призраках. Чувствовал себя совершенно больным.

Белинда сочувственно пожала его руку.

— А теперь? Теперь, когда ты взрослый? Ты же теперь там живешь. Она все еще там, эта женщина?

— Конечно! Я должен был преодолеть себя, чтобы там поселиться. Деду требовалась помощь, и я должен был без промедления взять на себя заботы об усадьбе. Теперь я больше не боюсь. Она ничего мне не делает, только стоит и смотрит на меня большими пустыми глазами.

Белинда поежилась.

— Не удивительно, что ты немного странный, — сказала она скорее искренно, чем вежливо. — Я бы тоже такой стала.

Он улыбнулся с оттенком горечи.

— Теперь, когда я стал старше, у меня появились другие странные идеи. Они не имеют ничего общего с призраками. Однако, я не могу рассказать о них родным. Это бы страшно их обидело. А, впрочем, я не имею права что-то говорить.

— О ком?

— О… других людях. Но теперь стало холодно и темно. Ты должна вернуться домой!

Она с неохотой поднялась. Она сразу заметила, что было холодно.

— Люди говорят, что ты так много ездишь верхом. Это потому, что ты не хочешь повстречать призрака?

— Раньше это было так. Тогда я скакал, словно за мной по пятам гналась смерть. Теперь я выезжаю верхом по другим причинам.

— А! — тихо произнесла она.

— Нет, я не встречаюсь с девушками. Я встречаюсь с другими людьми. О которых мы говорили.

Она почувствовала, что ей стало хорошо. Они вышли через кладбищенские ворота, и тут стоял его конь. Он остановился.

— Знаешь, я давно не разговаривал так много. Она радостно рассмеялась.

— А я никогда не чувствовала себя такой… умной!

— Это потому, что какое-то время ты была самой собой. Такая ты лучше всего. Я провожу тебя домой, ты не можешь идти теперь одна.

Он вел лошадь под уздцы и болтал с Белиндой о ее детстве и о трудной жизни в Элистранде.

Белинда вздохнула.

— Я боюсь завтрашнего вечера. Фру Тильда собирается уйти, а господин Абрахамсен станет опять таким назойливым. Тогда он непременно будет в детской и… фу, нет!

Вильяр остановился. Она не могла сейчас видеть его лица, только слышала его голос.

— Этого не должно случиться, — произнес он резко. — Я сам буду отсутствовать завтра вечером, но я поговорю с бабушкой Вингой. Попрошу ее прислать тебе официальное приглашение, чтобы ты могла прийти в Гростенсхольм.

— Но я не могу уйти от Ловисы, это невозможно.

— Возьми ребенка с собой! А я попрошу бабушку задержать тебя, пока не будет уверенности, что фру Тильда вернулась домой.

— Но… призрак?

— Может, ты собираешься войти в мою спальню?

— Нет, разумеется, нет, как бы я ни была глупа. О, если бы я могла уехать! Я так боюсь.

— Положись на меня, завтра все уладится. Ну, вот мы и у ворот Элистранда, теперь ты сможешь дойти одна. Доброй ночи, дружок! И если у тебя будут сложности, приходи ко мне!

Едва она успел прошептать что-то вроде «Доброй ночи», как он исчез. Он сказал «дружок»… Лишь тогда она вспомнила, что он был причиной смерти Сигне. Но когда она теперь размышляла об этом, то ей не казалось, что его появление на гребне холма, так напугавшее ее и Сигне, могло предвещать какое-то несчастье.

Это был не он. Не тот, единственный на свете человек, говоривший с нею, как с равной.

4

Герберт Абрахамсен был взбешен. Его глаза метали молнии в слугу из Гростенсхольма.

— Неужели владелица усадьбы приглашает мою няню? Это же оскорбительно!

Слуга сохранял невозмутимое выражение лица.

— Фру Винга встретила вашу золовку на кладбище, господин Абрахамсен, и хотела бы побольше поговорить с ней о вашей покойной супруге, которую они обе очень любили.