Юрий Козловский - Код Золотой книги

Вот такая подобралась у нас странная компания.

Неизвестно, как ему это удалось, но на второй день после приезда Митя уговорил Кацнельсона сходить в самоволку. Звал он и нас с Мишкой. Мы, конечно, отказались и, перемигнувшись, не стали им препятствовать. Не одним же нам выглядеть в глазах командира лопухами! Пусть и они попробуют. Разумеется, они, как и мы, заблудились и с позором вернулись домой в сопровождении командира. Один только Паша избежал такой неприятности. Скорее всего, он просто был предупрежден Мишкой.

Через три дня после того, как собралась наша пятерка, начались занятия в Школе. Нашим «классным руководителем» стал Радзивилл, но, как и в обычной школе, специальные предметы вели разные учителя. Откуда они появлялись, мы ни разу не видели, лишь подозревали, что обитали они или на первом, или на третьем этаже дворца. Но, как мы ни старались, нам так и не удалось найти ведущую на третий этаж лестницу. А все двери в находящемся на первом этаже просторном холле были постоянно заперты и открывались только во время занятий. В другие часы, кроме нашего командира и уловленных боковым зрением скользящих силуэтов в коридорах и других помещениях дворца, мы не встречали никого. Так же как ни разу не застали поваров, готовящих еду. Хотя в буфете в любое время суток можно было обнаружить кипящие на плите кастрюли и свежие закуски в холодильнике.

Но я забежал вперед, а надо рассказывать по порядку. Для теоретических занятий нам был отведен большой полукруглый зал на первом этаже. Полукруг целиком состоял из высоченных, чуть ли не под самый четырехметровый потолок, ажурных окон. Мы впятером сидели спиной к ним, а учитель располагался в центре, стоя за чем-то вроде кафедры или сидя за приставленным к ней столом. Первый урок с нами провел командир, и я запомнил его на всю жизнь.

– Я буду вести у вас историю! – Петр Станиславович обвел нас взглядом, в котором мне почудилось что-то странное. – Только это будет совсем не та история, которую вы изучали в школе или про которую читали в книгах. Вы это быстро поймете.

Радзивилл посмотрел на меня, и я поежился от его взгляда. Может быть, он знает о моем тайном увлечении? Дело в том, что я был очень последователен в своем любопытстве, и если уж оказывался заинтересован какой-нибудь исторической личностью, будь то Тимур Тамерлан или император Александр I, то не успокаивался, пока не перечитывал все, что только мог найти про них в библиотеках. Отец, который сам преподавал историю в педагогическом институте, поддерживал мои увлечения. Особенно же меня интересовала история революции и Гражданской войны. После школы я даже пытался поступить на исторический, но не прошел по конкурсу. При хороших оценках по истории и литературе по всем остальным предметам у меня в аттестате стояли сплошные трояки.

Сейчас командир смотрел на меня так, будто хотел сказать: что же, посмотрим, чего стоят твои знания! А может быть, это мне просто показалось, потому что заговорил он совсем о другом. От того, что он нам рассказывал, у меня шевелились на голове волосы, и я едва удерживался, чтобы не вскочить из-за стола и бросить в лицо командиру гневные обличения. Помогла мне в этом неожиданная мысль: вот он, мой час! Я чувствовал себя советским разведчиком в логове врага и знал, что обязан пробиться к своим, чтобы доставить ценнейшие секретные сведения. Того, что наговорил нам командир, хватило бы, чтобы расстрелять его восемь раз подряд. А потом поднять и снова расстрелять.

Несколько раз я нервно оглядывался, желая увидеть реакцию остальных. Мишка, по своему дремучему невежеству, скорее всего, мало что понял и выглядел совершенно спокойно. Кажется, он даже откровенно скучал на уроке. По невозмутимому лицу Мити-Мустафы трудно было что-то определить. Паша угрюмо смотрел на Петра Станиславовича, но поди пойми, о чем он думал, – в тридцать лет человек лучше умеет сдерживать эмоции, чем в девятнадцать. Тем более что после всех своих злоключений он мог и не испытывать особых симпатий к советской власти. Один Боря Кацнельсон слушал урок, открыв рот и ловя каждое слово. Глаза его сияли, будто он попал на выступление любимого артиста. «Тоже мне, диссидент!» – со злостью подумал я. В то время каждый советский гражданин твердо знал, что диссидент – это человек, у которого не все в порядке с головой. Много позже мне стало известно, что во многих случаях это не слишком расходилось с истиной.

Мне до сих пор стыдно вспоминать о том, что я натворил после первого дня обучения в Школе. Успокаивает лишь то, что кое-кто из однокашников наделал глупостей не меньше моего.

К концу урока я, сжав зубы, пытался всеми силами не показать своего отношения к тому, что говорил Радзивилл (какова наглость, даже фамилии своей контрреволюционной скрывать не стал!). Еле дождавшись конца занятий, я не пошел со всеми на ужин, отговорившись тем, что разболелась голова и мне надо побыть на свежем воздухе. Медленно спустился по дорожке к озеру, прошел по берегу в сторону леса и, убедившись, что за мной никто не следит, помчался по дороге, ведущей к шоссе. Цель у меня была одна: добраться до первого милицейского патруля и потребовать, чтобы меня немедленно доставили в ближайший отдел госбезопасности. Я был обязан исполнить долг советского человека – разоблачить банду контриков, а может быть, даже иностранных шпионов, свивших рядом с Москвой, под самым носом у КГБ, антисоветское гнездо. И тогда мои армейские командиры узнают, что нарушитель воинской дисциплины и злостный самовольщик может быть настоящим героем…

Я бежал, постоянно оглядываясь в ожидании погони, и готов был, увидев сзади свет фар, немедленно спрятаться в лесу. Но дорога была пустынна. «Волгу» с надписью «ГАИ» я увидел сразу, как только проселок уперся в широкое шоссе. Машина автоинспекции с потушенными фарами стояла в засаде рядом с перекрестком так, что водители замечали ее в последний момент и не успевали сбросить скорость. Сержант и лейтенант были не слишком довольны, что их сорвали с хлебного места, но, услышав грозную аббревиатуру – КГБ, не решились возражать и, посадив меня на заднее сиденье, сразу рванули с места.

Ехали мы быстро, дорога не была освещена, и я понятия не имел, куда меня везут. Но минут через пятнадцать мы остановились около какого-то утопающего в темноте здания, и лейтенант нажал на кнопку звонка у входной двери. Открыл нам прапорщик в фуражке с синим околышем, и я облегченно вздохнул – здесь меня не достанет никакой Радзивилл!

Милиционер остался за дверью, а меня прапорщик провел в кабинет, в котором, кроме стола с телефоном и двух стульев, ничего больше не было. Показав мне на стул, прапорщик молча вышел, и в двери щелкнул замок. «Зачем?» – удивился я. Я пришел сюда по своей воле и вовсе не собирался убегать!