Александр Прозоров - Последняя битва

Неожиданно Андрею померещился стук в дверь. Зверев приоткрыл глаза.

— Дозволь, княже? — Младшего Житоложина качало так, что он бился плечами то об одну сторону косяка, то о другую, да еще регулярно попадал головой о потолок. В руках купец сжимал узелок, из которого многообещающе выглядывало горлышко бутылки.

— Давно пора! — Князь Сакульский бодро сел. — Давай сюда, а то улетит со стола-то.

Юрий Житоложин послушался и тут же жалобно спросил:

— Дозволь на икону глянуть, княже? Нечто и вправду чудотворная?

— Еще какая! — после короткого колебания подтвердил Андрей, дотянулся до сумки, подвинул ближе, нащупал прямоугольный сверток, достал на свет, с осторожностью откинул края тонкой и мягкой войлочной кошмы. В купца тут же уперся суровый взгляд святого, сжимающего в левой руке Библию, а правую поднявшего для благословения.

По счастливому стечению обстоятельств чудотворец, столь любимый Полиной за покровительство детям, помимо этого считался еще и защитником моряков. И для успокоения перепуганных морским штормом ушкуйников подходил донельзя лучше.

— Многих рыбаков икона сия от погибели спасла, — решил еще немного соврать во благо Зверев. — Куда она смотрит, там никто из плывущих погибнуть не может. На Ладоге знаете какие шторма случаются? А в бухте Коневецкой никогда ни одного утонувшего не случалось. Насилу я ее у монахов выкупил. Да вот видишь: оклада все же не дали. Как реликвию у себя оставили.

— Господи, смилуйся над нами, — перекрестился купец, наклонился к лику, коснулся губами высокого лба. — Не дай пропасть в пучине.

— Не даст, — уверенно подтвердил князь, спрятал лик и взялся за узелок с едой. Внутри оказались большой шмат сыра, крупные ржаные сухари и где-то с горсть кисловатых сушеных яблок. Не успел он закончить трапезу, как дверь снова приоткрылась. Внутрь заглянул молодой, еще безусый корабельщик, шмыгнул носом:

— А правду сказывают, княже, икона у тебя с собой чудотворная?

Князь Сакульский недовольно вздохнул, но все же снова потянулся к чересседельной сумке, достал доску с ликом, развернул с подобающей осторожностью:

— Вот, убедился? Пока он с нами, ничего ушкую не грозит, пусть хоть небеса на море обрушатся. Он нас спасет. И хватит, больше никому не покажу. Неча тут экскурсии устраивать.

— Велик Господь и милостив, — торопливо закрестился юноша и скрылся за дверью.

— Выручит… — Андрей прикусил губу. Он вдруг вспомнил, что зеркало Велеса уже предсказывало и общую погибель русскую, и смерть ему лично, однако же цела и Русь, и сам он в полном здравии…

Хотя, с другой стороны, будучи упрежденным, он долго и упорно трудился, чтобы предсказанного не допустить. Шторм же, в отличие от дел человеческих, стихия вольная, ее ни отодвинуть, ни задержать нельзя. А раз так — то с ним заговор на подглядывание в будущее ошибиться не мог. И про непогоду должен был знать, и про то, что ушкуй в ней не пострадает…

— Скалы-ы-ы!!! — Истошный вопль перекрыл шум урагана и пробился сквозь стену каюты. Зверев, так и не выпустив иконы из рук, кинулся наружу.

— Вот черт… — Правая рука его сама собой поднялась и сотворила знамение. Слева по борту, совсем уже недалеко, всего в паре сотен шагов, из пенистых шапок, вздымая высокие фонтаны, то выглядывали, то снова исчезали под водой остроконечные черные уступы. Причем ветер и волны прямо боком с невероятной скоростью тащили судно именно туда.

— Туда, князь!!! — увидев его, истошно закричал молодой корабельщик, тыкая пальцем в сторону рифов. — Образ туда!

И Андрей совершенно безотчетно, просто потому, что ничего другого сделать был не в силах, двумя руками поднял над головой икону, направив взгляд святого чудотворца к рифам. Ушкуй взметнулся на высокой волне, зависнув над хищными гранитными клыками, покатился с водяной горы вниз. Палуба дернулась — это молчаливый кормчий переложил руль, поворачивая судно носом на камни.

Князю показалось, что мир наполнился тишиной — исчезли звуки волн, вой ветра, скрип снастей. Корабль ухнулся в пропасть, влетая в расселину меж двух изрезанных трещинами скал. Сердце медленно отсчитывало последние мгновения жизни — вот-вот камни должны были вгрызться в борта сразу с двух сторон… Как вдруг новая волна, нагнавшая ушкуй, стала быстро поднимать его вверх, одновременно вынося из расселины. Взметнулись фонтаны из врезавшейся в препятствие воды, скрипнул снова переложенный руль, мелькнула справа еще одна мокрая стопка валунов, волна ушла, роняя ушкуй вниз. Люди затаили дыхание — но предательского удара в днище так и не последовало. Скальная гряда осталась позади.

— Она чудотворная! — Андрей даже не понял, кто это выдохнул. — Она воистину чудотворная!!!

Корабельщики, купцы, холопы, попадали на колени, ползя в его сторону, постоянно крестясь и кланяясь. Зверев перевел дух и наконец-то снова услышал шум ветра и плеск волн, ощутил на лице холодные брызги. Высоко поднятые руки затекли, он опустил икону вниз. Подобравшиеся ушкуйники один за другим принялись целовать образ, крестясь и отступая.

— Всё! — отрезал князь, когда этот обряд исполнили все и собрались было подходить по второму кругу. — Беречь его надобно, беречь. Господу молитесь! В его власти души и судьбы наши. Его милостью уцелели.

Он аккуратно завернул икону в тряпицу и унес в каюту. Спрятал, сел на постель, переводя дух. Сердце колотилось, как сумасшедшее, руки подрагивали, кожа порозовела. Он ощущал себя так, словно только что мчался в копейную атаку и внезапно оказался ссажен с коня. Только через несколько минут, слегка успокоившись, он смог снова выйти на палубу. Князь поднялся на кормовую надстройку, остановился возле кормчего, глядя ему в лицо. После затянувшейся паузы тот сказал:

— Мы в море. Скал больше не встретится.

— Не обидно? Мастерство твое, а вся слава иконе досталась.

— Мастерство вещь важная, — спокойно ответил рулевой. — Ан без Божьей помощи тоже не обойтись.

Андрей подумал, полез в сумку, нащупал две монеты, протянул старику:

— Вот, возьми…

— Два рубля? — мельком глянул на награду кормчий. — Это все, во что ты ценишь свою жизнь?

Зверев растерялся. Разумеется, жизнь свою он ценил куда выше… Но выплатить такую награду не смог бы при всем желании.

— Успокойся, князь, — смилостивился над его сомнениями кормчий. — И убери серебро. За это денег не берут. Найди для них тот товар, который меряется в рублях, а не в душах.

— Спасибо тебе, отец, — смирился с отповедью князь Сакульский и застегнул сумку. — Бог даст, сочтемся.

— Не нужно, княже, — покачал головой старик. — Мы же не язычники, дабы счеты все лишь меж собой вести. Мы с тобою братья во Христе. Не нужно считаться со мной. Сделай добро другому. Ты добро сделаешь, он добро сделает, третий добро сделает, четвертый. Глядишь, и до меня сей ответ доберется. И я от кого-то радость бескорыстно получу. И еще кому-то тоже дело доброе сотворю. Так меж христианами принято. Делай добро другим — и не считай, кто и что тебе за него должен.